общая просьба. Прибудем на место и что-то придумаем. Уважьте, пусть остается с нами.
Увидев молящие глаза старого солдата, доктор пожала плечами, не представляя себе, как быть. Все- таки жаль было выбросить посреди поля это славное животное, но с другой стороны…
Она растерялась. Не хотелось причинять еще больше горечи и боли этим измученным людям, но также понимала, что, если начальство обнаружит собаку в вагоне, без неприятностей не обойтись.
В купе вошли две сестры, принесли в ведрах суп, кашу, хлеб, чтобы накормить людей.
Девчонки, увидев Джульку, завизжали от страха и чуть было не уронили свою тяжелую ношу – ведра с супом – замерли, боясь двинуться с места, но, увидав, как доктор гладит собаку по красивой длинной шерсти, немного успокоились и занялись своим делом.
Наполнив полные миски раненым, они достали помятую алюминиевую миску и налили также супу с мясом четвероногому пассажиру.
Джулька обрадовалась и, не заставляя себя долго просить, принялась за еду.
Она ела быстро, аппетитно, все еще с опаской посматривая на пухлую докторшу, словно понимала, что от этой женщины, которая, правда, несколько подобрела к ней, зависит ее судьба.
Джулька чувствовала, что опасность миновала, ее не вышвырнут из вагона, и уже не возражала, когда санитарки стали ее гладить.
А тем временем в купе набилось народу из ходячих раненых, сестер. Все смотрели с восхищением и интересом на эту красавицу, громко расхваливая ее на все лады.
Постепенно стали привыкать к четвероногому пассажиру и уже не шарахались от нее, как раньше, гладили и ласкали, щедро угощали. И она с благодарностью принимала еду из рук окружающих.
Когда поезд останавливался на большой станции, сестры и ходячие раненые выводили Джульку на прогулку, но она не отходила далеко от своего вагона, не задерживалась на свежем воздухе, опасаясь, что поезд может уйти, она отстанет от него и снова очутится между небом и землей.
Джулька почти на каждой остановке соскакивала с поезда; побегав немного, отряхнувшись, подышав свежим воздухом и проделав свои немудреные дела, тут же вскакивала обратно, подбегала к своим друзьям, терлась у их ног, лизала длинным языком их руки, щеки, ластилась к ним, а то и вовсе подбиралась под их одеяла и притворялась спящей.
Вскоре Джулька в вагоне обрела много друзей, к ней быстро привыкли, щедро кормили и поили, делились с ней своими скромными пайками. Она веселила и забавляла сестер, врачей, раненых, и это доставляло людям немало радости, а радость, как известно, помогает лечению.
Она стала неотъемлемой частью этого длинного движущегося санитарного поезда, который быстро двигался на восток страны.
Понятно было отныне одно: для Джульки, кажется, опасность миновала. Теперь ее уже никто не прогонит. Это безмерно радовало Шику Маргулиса, Васо Доладзе и дядю 7.еонтия, которые больше всего беспокоились о своей спутнице. Намного легче стало оттого, что им уже нечего было беспокоиться и волноваться за ее судьбу.
14.
Время шло быстро, но, опережая время, мчался этот разрисованный огромными красными крестами, запыленный в степях и опаленный тревожными фронтовыми дорогами поезд.
С каждым часом Джулька себя здесь чувствовала вольготнее, свободнее. Она обрела новых друзей не только среди раненых, но и среди сестер, врачей, санитаров и уже никого не боялась, не сторонилась. Наоборот, стала себя чувствовать подлинной хозяйкой.
Правда, одного человека она все же боялась не на шутку – начальника поезда. Это был рослый, полный человек с солидным животом, очень сердитый и крикливый. На его мясистом курносом носу сидели черные очки, под которыми бегали чертики, и к тому же у него свисали черные усы, которые делали его еще суровее, чем он был на самом деле.
То, что этот грозный с виду человек Джульке с первого знакомства не понравился, было еще полбеды. Даже то, что он к месту и не к месту обрушивался на сестер и врачей, тоже можно было бы с горем пополам пережить – большая у человека ответственность. Но беда в том, что у начальника была противная привычка: когда он На кого-то кричал, то не только строил страшные рожи, кривился и гримасничал, но еще ко всему этому махал ручищами. Джульке это совершенно не нравилось. И, как-то заметив, что начальник набросился на двух сестер, тех самых, которые каждый день так щедро кормили и поили ее, а также на толстую врачиху в высоком колпаке, с которой Джулька после некоторых неприятных встреч все же подружилась, так зарычала на начальника, показав ему свои клыки, что тот от страха весь сжался.
Счастье, что одна из сестер успела поднести начальнику порошок, иначе, кто знает, смог ли бы он довести поезд до места назначения…
Начался переполох. Шутка ли сказать, набрасываться на самого главного в поезде человека, которого все боялись, старались меньше попадаться ему на глаза…
Джулька сразу почуяла, что допустила непоправимую оплошность и отныне ее судьба ломаного гроша не стоит. Поэтому виновато прижалась к полу, опасливо забралась под полку, дрожа всем телом, уставив на начальника умоляющие черные как смоль глаза.
А начальник, успокоившись малость после такого перепуга, раскричался пуще прежнего, правда, руками больше не размахивал.
– Что это у вас в вагоне здесь происходит?! – кричал он. – Что здесь у вас, спрашиваю: санитарный вагон или псарня? Забаву себе нашли в такое время! Делать вам нечего? Немедленно вышвырнуть собаку из вагона, чтобы духу ее больше не было! Слышите? В каком таком военном уставе или медицинских циркулярах читали вы, что в санитарных поездах надлежит возить собак, да еще вот таких злых? Что у вас происходит? На что это похоже?
Все молчали, со страхом смотрели на разъяренного начальника, не представляя себе, как к нему подступиться. Но, когда тот немного успокоился, выпустил весь свой словесный заряд, осторожно стали просить его, чтобы сменил гнев на милость. Это, мол, Джулька его просто не узнала, поэтому так опрометчиво поступила. Раненые и сестры наперебой просили неумолимого начальника простить Джульку – она, мол, больше не будет. Они за нее ручаются! Как можно такую красавицу прогнать? Ведь она сопровождает своих хозяев и друзей в госпиталь. Она с ними была на переднем крае. Это необычная собака. Это потомок псов, с которыми еще Тургенев ходил на охоту. Вот доберутся до места назначения, определят раненых в госпиталь, тогда разберутся также с Джулькой. Она здесь никому не мешает И ничье место не занимает. Наоборот, ребятам и персоналу с ней веселее в пути.
Но сердитый начальник был непоколебим, он и слышать не хотел всего этого. Его приказ был окончательным, не терпящим никаких возражений: выгнать из вагона Джульку и прекратить разговоры о ней!
Больше всех были огорчены Шика, Васо и дядя Леонтий. Столько пройдено пути, вот еще день, еще два – и они будут у цели. И вдруг такой злой приказ! Где же правда, где справедливость?
Не иначе, как Джулька поняла, что из-за нее идет спор, и надолго забралась под полку, в свое укрытие, спряталась, притаилась и уже старалась меньше бегать по коридору, меньше бросаться в глаза, а когда чувствовала, что приближается к купе сердитый начальник, замирала в своем укрытии и не дышала.
На следующий день начальник неожиданно отменил свой строгий приказ, выполняя просьбы сестер и раненых. Больше того, Джулька ему тоже начала нравиться; с опаской, правда, гладил ее, даже намекнул, что имеет большое желание вообще оставить собаку при себе. Джулька все время будет ездить в поезде на фронт, а оттуда в далекий тыл, сопровождая раненых, а когда война кончится – заберет ее к себе домой, в Тамбов.
Это заявление безмерно радовало всех обитателей вагона.
Все поняли, что туча, нависшая над Джулькой, рассеялась, и она мгновенно учуяла: ей больше нечего прятаться от начальника; она отныне является полноправным членом общества, и ни одна душа больше не отважится обидеть ее или прогнать.
Нужно добавить ко всему сказанному, что только лишь первые двое суток Джулька пряталась, боялась, ожидая каждый раз какой-то напасти – ее ведь могли в любую минуту вышвырнуть из вагона. Потом, почувствовав себя увереннее, она уже перестала прятаться, начала помогать раненым. Когда что-то падало с полок, она тут же подбегала, подбирала вещь зубами и относила неподвижно лежащему хозяину. Сопровождала сестер, когда они разносили раненым пищу, часто хватая в зубы кошелку или ведро и
