Стал расшифровывать, что вот буду учить людей читать, писать и рассказывать им подробно про советскую власть. Пимка меня повидимому понял. Он тотчас же взял ключ и повел нас к игрушечно- маленькой юрте, построенной на опушке тайги.
Когда вошли внутрь, он стал говорить, и из слов его было понятно, что эта юрта предназначена под школу и жилище учителя.
Юрта состояла из одной комнаты, грязной и пустой. Осмотрев ее, мы втроем, адатымовский комсомолец, Пимка и я, решили, не теряя времени, обойти юрты обитателей Чирево и других стойбищ, чтобы произвести запись желающих заниматься в школе!
Ходили, объясняли, рассказывали и в первый же день навербовали девятнадцать человек.
В тот же день вернулся в Адатымово: оставаться в холодной, грязной, нетопленной юрте не хотелось, к тому же надо было кое с кем потолковать. В Адатымове вечером собрались партийцы и комсомольцы, выслушали план моей работы по ликвидации неграмотности среди чиревских туземцев, дали ряд советов и постановили:
— Адатымовские комсомольцы должны побелить и вымыть юрту-школу, перевезти в нее столы и скамьи, придать ей соответствующий вид.
Не откладывая дела в долгий ящик, комсомольцы выполнили обязательство, и на другой же день мне удалось начать занятия со своими учениками.
Должен заметить, что для гиляков мой приезд — явное событие. Редко, все же появляется здесь новый человек. Они ни на минуту не оставляют в юрте меня одного. Ребята и взрослые приходят запросто, как к себе домой, долго сидят, внимательно ко всему приглядываются, особенно к развешанным по стенам плакатам. Председатель тузсовета Пимка, увидав на одном из плакатов паровоз, торжественно заявил гилякам, что на таком самом он ездил из Владивостока в Хабаровск на туземный съезд. Это было сказано с гордостью: остальные гиляки никуда за пределы острова не выезжали и паровоз даже на картинке увидели впервые.
Занятия начались в день моего переезда из Адатымово в стойбище и, против ожидания, успешно. На занятия явились тринадцать учеников из ближайших стойбищ, и среди них была одна мамка (так гиляки называют женщин). Азбуку и счет все они усваивают довольно быстро, но основы политграмоты растолковать им оказалось не легко. Как объяснить им, что означает слово «рабочий», если они отроду не видели в своей глуши ни одного рабочего. Приходилось подыскивать наиболее простые слова и примеры, которые были бы понятны для всех.
Метод, по которому я начал заниматься с гиляками, вероятно отсутствует в системе преподавания. Занимаемся так: показываю им две-три буквы, затем предлагаю повторить. После этого вручаю им ножницы и азбуку, чтоб, глядя в нее, вырезывали буквы. Вырезывают гиляки хорошо, и то, что ими было вырезано, они могут уже начертить на бумаге. Бумажные буквы их собственного производства я смешиваю, достаю одну из усвоенных уже ими, предлагаю назвать ее, после этого учу писать.
Кстати, одно из впечатлений первого дня занятий: двое моих учеников не умывались повидимому с самого рождения. Выдав каждому из них по куску мыла «Пионер», предложил им основательно помыться, затем прийти на занятия. Оба ушли и вскоре вернулись умытые, но не очень-то добросовестно. Пришлось домывать их самому.
Что еще можно сказать о первом дне занятий нашей стойбищной школы? Уже поздно, скоро одиннадцать часов ночи, но один из моих учеников сидит и старательно рисует праздник медведя.
Сторож школы — молодой гиляк — вступил в состав учеников. Он пришел из стойбища, расположенного в 15 километрах отсюда, и поселился вместе со мною в юрте. Грязен он, как и все почти гиляки. Завтра придется его основательно вымыть. Имя его я разобрал не сразу, хотя оно коротко. Зовут его — Офть.
Стойбище спит. Протяжно воют гиляцкие собаки. Ученик, рисовавший медвежий праздник, ушел, пообещав закончить свою работу завтра.
На этом пока закончу запись о первом дне в Чирево.
Второй день моего пребывания в Чирево начался незаурядно.
Рано утром в юрту-школу вошла молодая гилячка, молчаливо уселась на одну из скамей и опустила голову. Она не произносила ни одного слова, не смутило ее то, что я был полуодет, меня же поразило украшение на ее ушах: две серьги, сделанные из серебряной проволоки, каждая весом примерно в сто граммов. Эти серьги так оттягивали ей мочки, что они доходили до половины щеки.
По ее виду можно было предположить, что пришла она к нам в юрту не из простого любопытства, а по какому-то делу. На вопрос о цели прихода, возможном ее желании заниматься и тому подобном последовало молчание.
Офть пояснил, что по-русски она ничего не понимает. Женщина продолжала сидеть, не меняя положения, напоминая восковую фигуру в музее.
С трудом я догадался, чем вызван был ее визит. Дело в том, что, записывая желающих заниматься в школе гиляков, я старался навербовать женщин, и для этого некоторым гилячкам мною были розданы привезенные с собою стеклянные бусы.
Не иначе, как за ними явилась и эта модница. Порывшись в вещах, достал и подал ей бусы.
Схватив их, она, не проронив ни звука, стремительно выбежала из юрты.
Я подумал: из этих вот дикарок надо вербовать учениц в нашу школу. Учить их труднее, чем заведывать учреждением, как было со мною до сих пор.
Между прочим среди моих учеников преобладают парни. На занятия является всего одна девушка. Даже бусы не помогли привлечь гиляцких женщин к учебе. Причина здесь кроется в том, что туземцы считают женщину существом нечистым, относятся к ней немногим лучше, чем к животному, и не считают нужным ее обучать.
Даже к маленькому ребенку, если это мальчик, гиляки относятся с большим почтением, чем к женщине, пусть хоть и пожилой. Это я проверил на факте: вчера в юрту одного гиляка приехал из соседнего стойбища гилячонок лет двенадцати. Гиляцкая «мамка» тотчас же стала готовить гостю угощение — чай, рыбу, нерпий жир и соленую воду: Все это она поставила на маленький столик рядом с нартой прибывшего.
Мальчик сидел со старшими, курил табак и беседовал с с ними как равный. К детям мужского пола гиляки относятся как ко взрослым, между тем женщина не имеет права сидеть за одним столом с мужчинами. Она должна есть отдельно то, что остается после мужчин.
Кое-что узнал о своих нынешних учениках. Записываю, потому что это касается гиляцкого быта и нравов.
Четырнадцатилетний Типан, сын председателя тузсовета Пимки, не может пожаловаться на одиночество: отец еще два года назад купил ему жену. Другому ученику — Чхаурну, едва насчитывающему семнадцать лет, родные тоже купили «мамку». Покупка и продажа детей — среди гиляков нередкое явление.
Недавно в Чирево произошел интересный случай: один гиляк, разошелся с женой и взял к себе дочь, девочку пятнадцати лет, которую немедленно продал другому гиляку, очевидно в качестве жены для
