Александр Громов
Спустившись с Эвереста, Хиллари и Тенсинг сделали заявление: на вершину они поднялись почти одновременно. Журналистов это, естественно, не удовлетворило: что значит «почти»? Даже они знали: если на гору идут двое, то идут в связке, кто-то тропит путь впереди, кто-то топает сзади. Время от времени меняются местами. Так кто же из вас шел на том отрезке впереди, ребята? Кто все-таки первым поставил ногу на ближайшую к стратосфере точку Земли? Ась?
Первый был необходим. Двух первых не могло быть. И дожали-таки журналисты Хиллари и Тенсинга, доломали. Выяснили: на последнем отрезке пути Хиллари шел первым в связке, Тенсинг же поднялся на вершину вторым, отстав от товарища на два шага. Ах, какая громадная разница!.. Но для жующего и пялящегося в экран обывателя – да, разница. Огромная. Колоссальная. Остается только радоваться, что Новая Зеландия и Непал не очень-то рьяно сражались между собой за престиж: и страны не самые заметные, и Эверест – далеко не Марс.
С другой стороны, что мешало Хиллари подождать Тенсинга в шаге от вершины, чтобы ступить на нее одновременно? Отсутствие у альпинистов соответствующей традиции? Заторможенность ума вследствие усталости и кислородного голодания? Наивное непонимание того, что миллиардам людей там, внизу, всенепременно нужен первый?
И ведь нужен. На том стоим. Точнее – сидим или лежим перед телевизором.
А уж если борьба за приоритет идет между могущественными державами…
– Нас обманут, – сказал Карташов, когда поступил ответ с «Лодки Тысячелетий».
Аникеев понимающе усмехнулся.
– Думаешь, они доложат на Землю, а та прикажет им немедленно продолжать разгон?
– Нет, не думаю. – Андрей качнул головой. – Они не доложат.
– Почему ты так считаешь? – прищурился командир. – Ты бы на их месте не доложил, верно? Ладно, не отвечай… Совместный полет, конечно, безопаснее, это и ежу понятно. При этом наплевать на амбиции страны никак не возможно. На месте китайских товарищей ты дал бы нам такой же обтекаемый ответ, как они: на сотрудничество и взаимопомощь согласны, но не в ущерб программе полета. Ты согласился бы сотрудничать – в теории. Ты не стал бы отягощать начальство докладом о нашей маленькой провокации и подарил бы «Аресу» столько времени, сколько понадобится твоему начальству, чтобы понять: никакого сигнала от братьев по разуму не будет. Ставлю пять к одному: после первой неудачи с приемом сигнала китайский ЦУП заставит наших коллег прождать еще девять с половиной часов – до следующего как бы сеанса. И только потом Земля прикажет тайконавтам продолжать разгон. На месте Ху Цзюня ты рассуждал бы так: скорее всего эти западные варвары не успеют догнать нас, и тогда, по сути, ничего не меняется. Но если они все-таки исхитрятся достичь Марса одновременно с нами, то сделают это, исчерпав все мыслимые резервы, а мы будем иметь и подстраховку, и некоторую фору, поскольку наши резервы останутся при нас. «Лодка Тысячелетий» все равно окажется впереди – пусть не на трое суток, а всего на час или несколько минут, но какая разница? Первый есть первый, а насколько отстал второй – так ли уж важно? Угадал?
Андрей кивнул.
– Сходно думаем, – буркнул Аникеев. – Но. Они могут выбирать, а нам ничего другого не остается. Авантюра будет та еще. Десять часов мы, будем считать, отыграли. Осталось шестьдесят два плюс-минус. Если мы принципиально не в состоянии отыграть шестьдесят два часа, то я не вижу смысла менять план полета. А если в состоянии, то… Давай всех сюда. Через десять минут.
– И Джона тоже?
– Да. Буди.
Успел Булл протрезветь или еще нет – сейчас не имело значения. Ушибленные алкоголем и кислородом мозги иногда лучше, чем их отсутствие. Особенно если это неплохие мозги. Что он там собирался выбросить за борт?
Десять минут – прорва времени. Формулы небесной механики чудовищно громоздки, однако расчет новой траектории с другими начальными условиями – плевое дело для корабельной «считалки». И задачи на оптимизацию ей вполне по плечу. Пока экипаж отдыхал, Аникеев гонял компьютер. Прежде чем все шестеро вновь оказались в сборе, командир еще раз запустил программу, получил тот же ответ и вывел траекторию на монитор.
С удовлетворением отметил: Джон, кажется, в порядке. Хмур, но это ничего.
Все молчали, ловя скупые слова командира. Пять пар глаз уставились на Аникеева. Хорошие лица… Только напряженные. Даже Бруно застыл, как изваяние.
– Китайские коллеги будут ждать примерно десять часов. Не больше. Больше им и не позволят. Итак, какие будут соображения? Одно мы слышали – кому-то покинуть корабль. Отметается. Другие предложения есть?
Булл молча подвигал желваками. Злится и переживает… Карташов молчал. Жобан переглянулся с Гивенсом.
– Что, никаких предложений?
– Пересчитать траекторию, – подал голос Пичеррили. – Она у нас оптимальна по расходу аргона. Можно немного сократить путь… облегчив корабль. Надо посчитать…
– Догнать и перегнать, – хихикнул Жобан.
– Уже посчитал. – Проигнорировав реплику француза, Аникеев указал на монитор. – Зеленая линия – наша штатная траектория. Двигаясь по ней, мы, как вы знаете, безнадежно отстаем от китайцев. Красная линия – новая расчетная траектория. На ней мы выигрываем около шестидесяти трех часов и выходим на финишный отрезок раньше «Лодки Тысячелетий». Всего на час, но раньше. Смотрите.
Линии почти сливались. Но это «почти» выливалось в шестьдесят три часа полета.
– Значит, мы пройдем ближе к Солнцу? – спросил Жобан.
– Максимальное приближение – примерно пятьдесят шесть сотых астрономической единицы вместо шести десятых.
– Однако! Не пустяк.
– Плюс пятнадцать процентов солнечной энергии на наши головы, – мгновенно подсчитал Бруно. – Жарковато будет.
– Можно и потерпеть, – отрезал Аникеев. – Меня другое интересует: система охлаждения выдержит? Какие наружные приборы могут выйти из строя? – Все молчали. – Хорошо. Думайте. Через час я хочу знать ответ. Далее. Теоретически мы можем немного увеличить тягу. Практически – лишаем себя аргона на возврат. На разгон нам хватит, на торможение – уже нет. Маневровые не помогут. На траектории возвращения мы пролетим мимо Земли и можем надеяться только на спасательную операцию. Шансы в лучшем случае – фифти-фифти.
– Облегчить «Арес», – повторил Бруно.
– Почти на две с половиной тонны, – невесело усмехнулся командир. – Я подсчитал. Давайте решать, без чего мы можем обойтись. Нельзя пожертвовать резервными запасами аммиака для системы охлаждения. Топливом и окислителем для маневровых – тем более. Людьми? – Он непроизвольно взглянул на Булла. – Отпадает. Что мы можем выбросить? Кислород? Воду? Пищу? Личные вещи? Тренажеры? Научную аппаратуру? Кстати, хорошо бы наконец разобраться, откуда у нас перегруз в двести килограммов. И самое главное. – Он обвел взглядом всех пятерых. – Разговор этот имеет смысл лишь при одном условии – безоговорочном согласии всего экипажа с изменением плана полета. Есть риск. Он в любом случае есть, но с предлагаемым изменением плана полета не уменьшится. Мягко говоря. К риску добавятся вынужденные неудобства и ограничения. Вероятно, придется сократить пищевой рацион. Вероятно, придется снизить лимит на воду с трех до двух литров в сутки. И так далее. Если хоть один из нас против, я отказываюсь что-либо менять. Итак, кто против, пусть заявит об этом сейчас. Есть такие?
Молчание было ему ответом.
– Мне этого мало. Возможно, мы сможем перетерпеть, возможно – нет. Если кто-то сомневается в себе, пусть тоже заявит.
– Экипаж Серебрякова смог бы, – уверенно высказался Карташов.
– Откуда ты знаешь?
– Я не знаю. Я краснеть перед ними не хочу.
