– А что делать? – Карташов развел руками. – Мы уже добрались до цели. Отступать поздно. Да и глупо. Тем более в День космонавтики! Юрий Алексеевич и Сергей Павлович не одобрили бы…
В отсеке появился Бруно Пичеррили. Выглядел он слегка взъерошенным.
– Друзья мои! – вопросил он. – Вы за обстановкой следите? Или вам не до того?
– Что опять случилось? – Аникеев заметно напрягся.
– Наши китайские коллеги разделили свой корабль. Спускаемый модуль полным ходом идет на Марс.
– Crazies! – импульсивно воскликнул Булл и даже двинулся в сторону поста связи. – Kamikaze!
– Нет, нет! – Пичеррили остановил его взмахом руки. – Я понял их логику. Они не успевают затормозить обычным порядком из-за вмешательства гравитационного луча. Поэтому решились на аэробрекинг. А в сцепке с жилым модулем и реактором аэробрекинг невозможен – корабль развалится и взорвется.
– Он и так развалится и взорвется, – заявил Аникеев. – Я прекрасно помню китайскую схему. Пассивный баллистический спуск, сброс теплозащитного экрана, введение блока парашютов, на финише – двигатели мягкой посадки. Иначе у них по габаритам и массе не вписывалась возвращаемая ступень. Какой, к дьяволу, аэробрекинг?
– Теплозащитный экран можно использовать для многократных торможений в атмосфере, – возразил итальянец. – Тут главное – точно рассчитать ориентацию корабля, но компьютер поможет.
– А чем поддерживать точную ориентацию?
– Двигателями возвращаемой ступени.
– Но тогда они не смогут взлететь!
– А если они не собираются взлетать? Куда им взлетать? «Лодки Тысячелетий» больше не существует как единого корабля…
– Перегрузки! Там же будут чудовищные перегрузки. От десяти до двадцати «же», в зависимости от глубины аэробрекинга…
– Они же китайские герои, – мягко напомнил Карташов. – Рождены, чтоб преодолевать…
Аникеев замолчал. Он и сам почувствовал, что логические рассуждения здесь неуместны. Китайцы закусили удила в стремлении оказаться на Марсе первыми, и никакие разумные доводы ситуацию уже не изменят.
– Если они выживут… – сказал Булл. – А я все-таки надеюсь, что эти сумасшедшие выживут… Если они выживут, нам ведь придется их как-то спасать…
– Тут еще одна проблема. – Пичеррили вновь привлек всеобщее внимание. – Я посчитал разлет блоков «Лодки Тысячелетий» после расстыковки. На случай, если мы окажемся в опасной близости. Но мы, к счастью, не окажемся… Все гораздо хуже. В течение ближайшего часа китайский реактор врежется в Фобос. С относительной скоростью двадцать пять километров в секунду.
– Вот тебе, бабушка, и День космонавтики… – ошарашенно пробормотал Аникеев.
Память – та еще дрянь. Наверное, после двухмесячной разлуки с женой стоило бы вспомнить о том, как все у них начиналось, как познакомились, какой первый фильм совместно посмотрели, какой первый ресторан посетили, какое было платье на свадьбе, как покупали кольца, вспомнить самые светлые из совместно прожитых недель, месяцев, лет. Но вместо этого полковник Серебряков отчетливо, словно бы случилось вчера, вспомнил тот суматошный день, когда ему доложили, что проект «Десять негритят» дал неожиданный результат, который «может иметь очень серьезные последствия». Вспомнил свое удивление и вспышку отчаяния, вспомнил бессильную ярость и все те слова, в основном нецензурные, высказанные подвернувшемуся под руку полковнику Кирсанову, который, как потом выяснилось, имел к проекту лишь косвенное отношение, отвечая за режим секретности.
О самом проекте Иван Серебряков имел только общее представление. Наверное, при желании он мог бы выяснить больше, но тема оказалась слишком специфична и слишком далека от сферы его интересов. Проект «Десять негритят» вел Институт медико-биологических проблем на деньги Министерства обороны, от военных его курировали ВВС. Участвовали в нем все более или менее заслуженные биохимики, генные инженеры и нанотехнологи страны, но непосредственно лабораторией, где совершалось главное «таинство», заведовала жена – доктор биологических наук Елена Серебрякова. Сутью проекта было создание управляемой сбалансированной среды обитания для межпланетных кораблей. Долгие исследования на орбитальных станциях «Салют», «Мир» и МКС показали, что земные организмы упорно не хотят вписываться в замкнутые пространства и искусственный климат. Если небольшую оранжерею еще можно было заставить плодоносить, тщательно ухаживая и регулярно обновляя грунт, то с возрастанием размеров биологическая система начинала «сыпаться»: растения увядали, сохли, погибали. Еще больше проблем вызвали рыбы, птицы и мелкие животные – они упорно отказывались расти и размножаться в невесомости: оказалось, что для этого им необходим четкий гравитационный вектор. Поэтому на волне успехов в мировой синтетической биологии отечественные ученые придумали сконструировать корабельную биосферу из генетически модифицированных организмов, которые легко переносили бы вредоносные факторы космического полета, могли бы снабжать экипажи белковой витаминизированной пищей и перерабатывать отходы.
Очень быстро выяснилось, что можно пойти еще дальше – создать автономную индивидуальную биосферу (фактически «симбионта»!), способную обеспечить жизнедеятельность человека в любой опасной среде сколь угодно продолжительное время. А вот это уже был вопрос национальной безопасности, проект мигом засекретили, собрали с участников подписки и начали накачивать бюджетными деньгами. Разумеется, поменяли и название, но Серебряков в разговорах с женой именовал его по привычке: «Десять негритят». Помнится, в юмористическом настроении он даже дразнил ее, цитируя известную английскую считалку и намекая, что затея с симбионтом – очередная псевдонаучная липа с целью «попила» государственных средств; что «негритята» скоро разбегутся, отчаявшись добиться внятных результатов, оставив Елену корпеть над унылыми отчетами. Додразнился, юморист хренов!..
Что у них там случилось? Подробности так и остались засекреченными. Вроде бы кто-то из «негритят» допустил халатность, был пожар и разгерметизация боксов с культурами. Продукты высоких биотехнологий вырвались на свободу и заразили сотрудников лаборатории. Нет, сами сотрудники заразными после этого не стали, но по иммунной системе каждого был нанесен сокрушительный удар: кто-то даже умер, а выжившие получили синдром приобретенного иммунодефицита – СПИД, причем в новой необычной форме. Среди них оказалась и Елена Серебрякова…
– Все горит, все меняется… – повторила жена, внимательно разглядывая Ивана Степановича; потом она разом перестала улыбаться. – Но кое-что остается неизменным. Ты здесь, Ваня, в одиннадцатый раз, и каждый раз тебе приходится объяснять все с чистого листа.
Полковник Серебряков почувствовал себя дураком. Старые ненужные воспоминания вытесняли более важное и актуальное, и он никак не мог сообразить, о чем идет речь. Да, он периодически приходил сюда – в карантинную зону Центра специальных исследований, чтобы увидеться с женой, – но каждый раз они обсуждали сущие пустяки. Даже о подготовке к марсианской экспедиции говорили скупо: Елена продолжала работать на Институт и имела доступ к самой разнообразной информации, включая сведения о подготовке трех экипажей «Ареса».
– Что именно «объяснять»? – спросил Серебряков.
– Садись! – Елена придвинула к нему обычный офисный стул, а сама осталась на ногах. – Попробуй сосредоточиться. Хотя это не сработает, но иногда помогает сохранить ясность мысли. Что ты знаешь о «Фобос-Грунте»?
– Забытый проект, – сказал Серебряков. – Межпланетная станция должна была улететь осенью 2011 года, но не ушла с опорной орбиты. Разгонный блок не сработал. Почти как у нас. – Он хмуро усмехнулся.
– Да, именно так вам и предписано думать. – Елена покачала головой и поджала губы, что в ее случае означало высшую степень неодобрения. – Слушай внимательно, Ванечка. Повторяю: сосредоточься! «Фобос-Грунт» долетел до цели и вернулся с образцами. При входе в атмосферу капсула взорвалась, содержимое развеялось, выпало с дождями, и фаэты захватили мир.
– Кто? Кто?..
Серебряков внезапно почувствовал, что глохнет. В прямом смысле слова – как будто обмотал голову невидимым, но плотным полотенцем. То, что говорила жена, доходило сквозь усиливающееся
