сможет.
Лядов с видимым усилием привстал, снял с камня сумку и подложил под голову.
— У меня и мысли не было, чтобы отказаться от техники совсем. А неплохая идея. Молчите! Сам знаю, с автопилотом я переборщил. Я говорю в принципе.
Он покосился на костер, скупым движением подбросил несколько кусков коры. Наконец лег, сложил руки на груди и пробормотал с наслаждением:
— Сиеста.
Вадковский прикладывался к фляге, в перерывах между глотками с недоверием поглядывая на небольшую пустеющую емкость.
— Лучше бы тогда кофе как-нибудь спрессовали.
— Что, спать расхотелось? — заплывшими от усталости глазами покосился в его сторону Трайнис.
— Угу.
— Все правильно. Рацион-то самый настоящий боевой. Просто об этом никто не знает. Разве его кто- нибудь когда-нибудь ест на Земле? Кстати, экипаж, должен напомнить. Отныне продукты будем потреблять экономно. Это я вам заслуженный праздничный ужин закатил. Хороший марш-бросок получился. Полагалось, вообще-то, по одному брикету на брата и по пять глотков воды. В день.
— Ты серьезно? — удивился Вадковский.
Трайнис не отозвался.
Роман приподнялся на локтях и щурясь стал высматривать Гинтаса сквозь рвущееся вверх пламя.
— А ты подели двадцать пять километров на количество пищи, — сказал Трайнис, сонно смотря исподлобья. — Получится много-много маленьких горок, либо мало-мало горок побольше, но — через день.
Вадковский хмыкнул, поровнее разложил под собой дратву и улегся.
Беспокойные искры и белые листочки пепла, кружась и рыская, уносились к далеким кронам. Зелено- оранжевый полог леса дрожал в прозрачном мареве. Если поднять глаза, то между стволов можно увидеть ночное небо. Но без звезд. Просто темнота, пронизанная оранжевым светом костра.
— Привыкайте, господа бродяги, — сказал Трайнис. — Кстати, кто у нас часовой?
— Я! — Вадковский неожиданно для себя попытался вскочить.
— Лежи, лежи, — снисходительно позволил Трайнис. — Ты восстанавливаешься после ранения. Я дежурю первый раз.
— От тебя, Гинтас, одно беспокойство. — Вадковский сладко потянулся и некоторое время пытался улечься так, чтобы тепло костра падало на большую часть тела.
— Смотри, не вывихни руку во сне, — забеспокоился Трайнис. — Ишь как тебя колбасит.
— Гинтас, — позвал Лядов. — Ты уже который раз здесь используешь анахронизмы. Чего совсем не замечалось дома. Откуда?
— Да? — Трайнис удивленно прислушался к себе. — Разве? Не замечаю.
Лядов смотрел на него со своей лежанки.
— Нет, раз ты утверждаешь, — Трайнис пожал плечами.
Они уставились друг на друга.
— Причем это мой, так сказать, период, — добавил Лядов.
— Так и хочется сказать «слишком много случайностей», — проворчал Трайнис.
— Да нет, — Лядов пожал плечами, улегся на бок и подпер щеку кулаком. Уставился в огонь. — Просто наблюдение.
Трайнис тоже перевел взгляд на огонь:
— Что приходит в голову, то и говорю.
Вадковский лениво ковырялся в углях дымящимся куском коры:
— Да вы оглядитесь. За час ни одно насекомое не прилетело на огонь. Будь тут биолог — испугался бы.
— Я не видел ни одного поваленного или гнилого дерева, — сказал Лядов.
— Возможно, это парк и его регулярно чистят, — сказал Вадковский. — Тогда все ясно. А вот комары и бабочки все же труднее окультуриваются. Вдруг их на самом деле просто нет?
— Чей парк? — спросил Лядов.
Вадковский почесал затылок.
— Хорошо. А где птицы?
Трайнис с кряхтением растер щеки, прогоняя сон. Лицо его приняло обычное для себя выражение. Отныне он совершенно не был склонен воспринимать шутки и говорить банальности.
— Для начала просто подумаем, — сказал Трайнис, из-под полуопущенных век глядя на огонь.
— Лично у меня нет сил думать, — сказал Вадковский, И нахмурился: — А еще техника дурит. Сколько раз все продублировано в космических обитаемых аппаратах? Как могут отказать все три пояса безопасности?
— Никогда не спешите с выводами, — сказал Трайнис. — Сейчас мы устали, ситуация нестандартная, волнуемся. Что можно сказать о планете, пробыв на ней несколько часов?
В каталоге ясно сказано — ноогенные феномены, необъяснимые явления. Ну вот, видимо, это они и есть... — Он замолчал неуверенно.
— И что мы сегодня видели ноогенного? — поинтересовался Вадковский. — Конкретно? Мои зарубки в лесу — пока единственный местный ноогенный феномен. То есть нечто, созданное разумом. Других я не вижу. И при чем здесь планета? Мы едва не столкнулись лоб в лоб с каким-то орбитальным мусором. А ведь это было довольно далеко от поверхности. О ближнем космосе Камеи в каталоге не сказано ничего. Орбитальный мусор — это, конечно, не ноогенный феномен, но настораживает ничтожная вероятность такого события.
— Роман, не спеши. — Трайнис был невозмутим.
— Ну ладно. — Вадковский помолчал. — Тогда, Славка, рассказывай ты. Мы на Камее уже полсуток. Может быть, в мотивах наших действий найдем ответы.
Лядов непонимающе посмотрел и ответил:
— Мне нечего рассказывать. Какая тут может быть связь? Ткнули пальцем в каталог и полетели. Нас могло куда угодно занести.
— Ну, здорово. Замечательно. Летели-летели... Еще какую-нибудь космическую чумку подхватим на межзвездных сквозняках. А зачем летели? Чья идея?
— Роман, не смешивай реальность с эмоциями. Я говорил, что имитацией побега ничего достичь нельзя, — подал голос Трайнис. Он с подозрением вертел в пальцах перед собой сорванную травинку, намереваясь сунуть ее в зубы. Осторожно прикусил. Вытаращил глаза. Усмехнулся, перекинул стебелек из угла в угол рта. — А главное — кому доказать. Себе? Мне бы хватило симулятора, если ситуация оказалась слишком сложной для моего воображения.
Вадковский обвел рукой вокруг себя. Пламя костра сначала уклонилось, а потом потянулось за его ладонью.
— Все это сейчас — эмоциональная составляющая. Всего этого не воспроизведешь на симуляторе. Знаешь почему? Надо по-настоящему разбить руку, испытать голод, согреться у костра, вдохнуть ночной воздух. Конечно, для твоих рецепторов это будет та же боль, тепло, свежесть, что и в симуляторе, но здесь, — Вадковский прикоснулся пальцами ко лбу, — ты твердо знаешь, что это все — чужое по- настоящему и происходит на самом деле. Отключение памяти о реальности в общедоступных симуляторах запрещено. Представляете, что в этом случае будет с психикой человека, надолго попавшего в исторический симулятор?
— С психикой ничего не будет. Это принцип подготовки прогрессоров, сам же рассказывал. Человек будет продолжать жить в анреале, ни о чем не подозревая, — пожал плечами Трайнис.
— Верно, верно... Поэтому я полностью принимаю концепцию Славы о частично реализуемом прошлом. Да, мы не в XX веке. Однако относительно современной Земли мы сейчас безусловно находимся в прошлом. И у нас не отключена память о современности. Что и требовалось, собственно... Отсюда Солнечную систему даже в телескоп не разглядишь. Связи нет, техники нет, никого, кроме нас, здесь нет. Наверное, правильно, что к истине ведут два пути — эмоциональный и интеллектуальный. У романтиков не меньший шанс ее
