Корабль, могущий общаться со звездным человеком в потоке метасознания, становиться одним большим глазом, ухом, рукой, крылом, мозгом, шестым чувством. И вот, оставленный хозяином на короткое время, не предупредил об опасности. Ослеп, не включил защитное поле, превратился в обыкновенный летающий агрегат, требующий твердой руки пилота, сам более не соображающий.
По лицу стеллармена пробежала гримаса боли. Он наклонил голову — кровь со лба дробно капанула на светлую одежду. Ближайший лежак зашевелился. Поперек него сформировался прямоугольный выступ того же цвета, но явно твердый. Прямоугольная плита отделилась от ложа, поднялась на боковых стойках и повернулась плоскостью к приподнявшейся спинке лежака. На плите что-то проступило, словно белые выпуклые диски, овалы и дуги всплыли в молоке.
Перегрузка не спадала.
Трайнис дополз до стеллармена, ободрав о разбросанные камни локти, колени и живот. С трудом оторвавшись от пола, забросил на ближайший лежак многопудовые руки. Треща мышцами от напряжения, кулем взвалил себя на мягкую поверхность, упал грудью, тут же утонув лицом в пыльной мякине. Стало трудно дышать. Отфыркиваясь, Трайнис повернул голову и увидел над собой стандартную панель пульта управления.
— Помоги вести корабль, — донесся голос стеллармена.
Трайнис, мокрый он напряжения, наконец забрался на лежак, смахнул на пол несколько камней, откинулся на широкую спинку. Не дав себе отдышаться, положил руки на пульт. Пальцы сами пробежали по знакомым траекториям сенсоров. Приходилось тянуть руки — пульт располагался далеко. Он инстинктивно потянул панель к себе — та легко приблизилась; из нижних углов панели вытянулись удобные опоры для локтей.
— Готов. — Трайнис качнулся телом вперед. Спинка лежака послушно двинулась следом — стало совсем удобно.
— Сразу после меня, — сказал стеллармен.
В носу свербело от пыли. Трайнис неожиданно чихнул. Прямо перед ним на противоположном широком сегменте вогнутого потолка засветился экран. Он был расчерчен диаграммами состояния и трехмерными трасс-ориенти-рами хода. Ничего сложного Трайнис там не увидел. Он мгновенно оценил динамику ситуации, не задумываясь отдал несколько команд кораблю, готовясь перехватить управление. Стеллармен был занят уходом с планеты на форсаже хитрым низкоорбитальным маневром, смысла которого Трайнис не понимал. На экране эта область была представлена большим квадратом, где с сумасшедшей скоростью менялись какие-то параметры, представленные непонятными символами.
— Надо уйти из системы, — сказал стеллармен и открыл глаза. Бьющее неровным ветром ментальное давление исчезло.
Трайнис невольно оторвался от экрана — в глазах звездного человека не было ни боли, ни какой-либо суровости, соответствующей моменту. Было спокойное, романтическое, если так можно выразиться, сожаление. Так проигравший эстет получает определенное наслаждение, вдумчиво разбирая действия победителя.
— Вы ранены, — сказал Трайнис.
— Не отвлекайся.
— Я на подхвате, если что, — усмехнулся Трайнис, вспомнив начало их полета на Земле.
— Бортовой вычислитель вышел из строя. Через сто двадцать секунд уводи машину. Я занимаюсь своим делом. Отсчет.
Стеллармен закрыл глаза. Невидимый удар. Трайнис поморщился. Вот в чем дело. Без «мозга» корабль способен достичь только планет системы. Никаких соседних звезд. Человек не в состоянии управлять гипер-броском. Значит, и звездные люди не могут тоже. Как много мы узнали.
Они продолжали виток по верхней границе атмосферы.
— Картинку Камеи на экран, — сказал Трайнис. Правее вспыхнул второй сегмент.
Красивый шарик, почти Земля. Обычная пустая планета с очень высокой степенью пригодности жизни на ней. И с очень большими странностями, сводящими на нет всю эту пригодность. Очень опасными странностями, которые никто пока не объяснил.
При постоянном ускорении корабль давно набрал вторую космическую, но не сходил с низкой орбиты. Камея быстро поворачивалась.
Можно было различить береговую линию материков, поля солнечного блеска на поверхности океанов, пряди и грядки облаков с тенями под ними, плотную бело-синюю улитку небывало большого циклона, рельефно освещенную солнцем и быстро уползавшую на обратную сторону. Неужели еще кого-то там поливает дождем, заваливает снегом, сметает ветром? Но если забыть про все опасности и странности — красивый мир, нетронутый, свежий.
Трайнис обежал взглядом экран — девяносто секунд до смены курса. Подкорректировал ход корабля. По большому счету делать ему было нечего. В режиме подобной сложности стажеры возвращаются на базу после тренировки, болтая с инструктором на посторонние темы. Пока все просто, если не считать утроенной тяжести тела. Он посмотрел на квадратик экрана, которым занимался Ангрем — все та же бешеная пульсация непонятных символов. Стеллармен на своем метау-ровне продолжал делать что-то таинственное, полностью оставив скорую смену курса и разгон на Трайниса.
Гинтас перевел взгляд на знакомую часть экрана. Ускорение пять «же». С учетом частичной компенсации внутри корабля сейчас примерно три. Даже тренированному человеку не выдержать долго. Траектория ухода, на которую требовалось выйти, была прямой как палка. Он совершенно не видел необходимости в таком значительном ускорении при частично работающем гравитационном компенсаторе. Систему гиперброска не заменить полетом с постоянным ускорением. Глаза сами собой переползли с информационного экрана на обычный. Шишка гигантского циклона сместилась, и уже выглядела ярко освещенным белоснежным горбом на лимбе, но что-то продолжало висеть в кадре не удаляясь, как пятно грязи на заднем стекле глайдера. Трайнис моргнул, чуть сдвинулся в сторону. Пятно не сместилось. Оно было там, возле планеты. Значит, оно было гигантского размера.
— Увеличить планету, — сказал Трайнис.
Диск планеты прыгнул навстречу, коснувшись границ экрана.
— Верхняя половина.
Северное полушарие приблизилось. Наклон оси Камеи был меньше земного.
— Адаптировать картинку, выделить объект, — прошептал Трайнис. Он невольно оторвал голову от спинки лежака. Впервые в жизни он почувствовал, как сама собой отпадает нижняя челюсть.
Угольно-черный небосвод посерел. Начинаясь где-то на обратной стороне планеты, мутно проглядывая сквозь плотные слои атмосферы, в их сторону протянулось что-то похожее на плотный дымный жгут или даже на черного морского угря. Медленно поворачивалась Камея, утоньшалась, исчезая за выпуклостью планеты, пуповина. Облако-жгут продолжало висеть, как приклеенное. Оно мчалось по орбите вслед за кораблем с ускорением пять «же» и было похоже на чудовищную по своим размерам, яростную, слепую мурену в замедленном броске.
Трайнис не отдал приказ просканировать летящее следом нечто на материал и структуру, ограничившись пассивным наблюдением. Он только максимально увеличил объект. Коническая, изрытая кратерами и бороздами морда мурены слепо смотрела с экрана. Трайнис всмотрелся. То ли пыль, то ли невероятно плотный дым. По серо-черной зыбкой поверхности, как бы постоянно текущей, пробегали стремительные волны, кое-где возникали области ряби и помутнения.
Трайнису показалось, что на него пристально смотрят в упор. В суеверном ужасе он резко отменил увеличение. Кошмарная «морда» пропала. Чужой ментальный всплеск долетел снаружи. Трайнису почудилось, что он различил жестокость, чуждость и невероятную мощь. Но мощь эта только задела, словно промахнулась и промчалась над удирающим кораблем.
— Уводи корабль к... — сказал стеллармен. Голова его безвольно упала к плечу. Незримый пульсирующий поток пропал.
Трайниса сковал металлический ужас, и это спасло экипаж — он едва не дал максимальное ускорение, чем мгновенно убил бы всех на борту. Опомнившись, плавно довел до десяти «же» при внутреннем пять — много, очень много! — и бросил взгляд на друзей. Покрытые испариной, бледные, Лядов и Вадковский распластались, утонув в лежаках, тяжело дышали.
