Женщина и Витар смотрели друг на друга молча, но летящие, дышащие эмоциями лица, скрытое стремление друг к другу, почти невидимое для посторонних, давали понять, что звездные люди отнюдь не молчали. В лице женщины что-то изменилось. Опустив ресницы, она повернула голову и, распахнув глаза, уперлась взглядом в Трайниса. Что-то горячее ощутимо коснулось лица. Трайнис отшатнулся, стукнувшись о подголовник, схватился за щеку. Его бросило в жар, дыхание сбилось, сильно застучало сердце. И тут экран погас.
Трайнис вскочил.
— Откуда шла передача?!
Экран покрылся стандартной технологической сеткой. Стремительно прыгая от точки к точке, начал формироваться маршрут видеоканала. Где-то через полтора десятка звеньев конец нового отрезка, начавшегося, кстати, в двадцати парсеках, не уткнулся в кружок со столбиком координат и пояснительным текстом, а запульсировал вопросительным знаком.
Глава 6. НФ
Помахав рукой, Вадковский опустился на лифтовой площадке. Дверь за ним закрылась.
Лядов озабоченно повертел в пальцах универсальный перстень-ключ и осторожно положил его на край полки. Пальцы дрожали. Лядов нерешительно топтался. Его подмывало повернуться, но останавливал судорожный страх, как перед прыжком в пропасть. Собравшись с духом, он все же повернулся. И налетел на невидимую преграду. Книги. Старые книги. Стены, ущелье из книг. Он втянул в себя воздух. Вдох длился бесконечно. Он никак не мог напиться живительным кислородом — с такой скоростью бешено стучащее сердце гнало кровь по сосудам. В воздухе повисло напряжение, как перед грозой. Показалось, чуть померк свет. Пальцы легкими касаниями нащупывали невидимые нити. Ноздри затрепетали, втягивая тонкие запахи. Лядов двинулся по осевой коридора. Книжные стены сами скользили справа и слева, заворачиваясь в трубу. Взгляд метался по полкам, успевая коснуться каждого корешка. Лядов не мог сказать, шел он быстро или медленно, и вообще — шел ли сам. Какая-то сила продавливала его сквозь цветные, физически ощутимые конусы света, бьющие из каждого корешка в центр коридора. Ему только оставалось вертеть головой. Несколько книг из многих сотен на всем протяжении коридора светили особо сильно, как прожекторы, затмевая соседние. Подавляющее большинство были разноцветными и слабыми. Какие-то едва тлели. Некоторые чернели темными провалами. Причем чернота могла быть скучной пустотой, а могла, вращаясь плотоядной жуткой воронкой, затягивать, звать куда-то. Над одной книгой в дальнем конце коридора медленно колыхался язык фиолетового пламени. И это почему-то было страшнее черной воронки. Лядов остановился и зажмурился, напуганный столь явной визуализацией. Осторожно открыл глаза. Просто полки с книгами. Светлый, чистый коридор. Лядов в недоумении обернулся. От двери отделяло всего несколько шагов. Он постарался вспомнить, какие корешки «светили» сильнее. Ничего не вышло. От тысяч книг рябило в глазах.
Если раньше накатывала масштабная, но невнятная тьма предчувствий и позывов к действию, то сейчас видения измельчали, став при этом очень конкретными. Надо было сразу хватать «светящиеся» книги. Видимо, перенапрягся, слушая стеллармена, и на несколько секунд сделал не
Он встал лицом к стеллажу. Покружив взглядом, наугад вытащил книгу. Внимательно рассмотрел, почти обнюхал обложку, раскрыл, пощупал бумагу, пробежал несколько абзацев. Ничего. Или совсем чуть-чуть, какой-то звучок на задворках сознания. Он даже не знал, как будет выглядеть узнавание, он не знал, что ищет. Лядов с сомнением вернул книгу на место.
Книги молчали. Они не были безмолвны, как камни, они несли в себе слова и мысли, им было что сказать, но они молчали как люди, к каждому из которых сначала надо найти индивидуальный подход, разговорить.
Постояв в нерешительности перед неприступной стеной, Лядов начал с самого простого и естественного — с названий. Не задумываясь более ни о чем, он бродил от стеллажа к стеллажу, останавливался, склонив голову набок, и читал. Хмурился, задумывался, улыбался, недоумевал. Некоторые названия звонко отдавались в мозгу и на миг разбрасывали призрачные радужные лучики. Так вспыхивает пригоршня цветных зеркальных осколков, вынесенная из темноты на полуденное солнце. Что это означало, он не понимал — некоторые из таких искристых названий не особенно-то и нравились. Но это было как раз хорошим знаком. Перед такими книгами он чувствовал себя как перед закрытой дверью. Он выдвигал эти книги к краю полки, чтобы вернуться позже. Он считал, что названия весьма условно перекликаются с содержанием книги — слишком они кратки, а потому данный способ вряд ли будет продуктивным.
На втором часу хождения, выдвинув очередной том с трудно сочетаемыми словами на обложке и уже отвернувшись, он почувствовал — что-то не пускает. Он развернулся, деловито выудил книгу и начал читать с середины. Деловитость сразу исчезла. Неосознанно приближая лицо к простым словам, напечатанным выцветшими буквами на потемневшей бумаге, он чувствовал полет сквозь текст. Не замечая ни сюжета, ни темы, ни героев, он на мгновение ощутил себя автором. Механика сюжета безжалостно огрубляла неуловимые предчувствования, и потому к сюжету будем относиться свысока... Читая написанное сомнамбулой, становишься таким же... Задохнувшись, он захлопнул книгу. Слишком размыто, безоглядно, словно летишь под уклон. Но это оно! Лядов медленно, пробуя на вкус, прочитал фамилию на обложке. Надо найти все, что он сочинил. Автор не просто писал в определенной стилистике, чтобы получать гонорары. Этот человек говорил смутно потому, что смутно слышал. Но он слышал, а не выдумывал. Что касается названия, налицо была явная и глубинная связь трех слов на обложке с четырьмястами страницами текста. Похоже, автор много времени отдал поиску этих трех слов. Как он этого достиг?
Лядов начал хватать с полок книги без разбора. Оказалось, действительно большинство случайно открытых книг ничего из себя не представляли, так же, как и их названия. Он вернул находку на место не до конца, так, чтобы корешок торчал над краем полки.
...Была ночь. Какая по счету — он не знал. Весь свет на этаже был погашен. Призрачно, на грани наваждения светились плинтусы и косяки. Тихо было так, словно над головой было открытое космическое пространство. Лядов очень любил работать в такое время.
Он сунул древнюю дискету в щель универсального транслятора. Этот прибор используют работники архивов и музеев, когда имеют дело с вышедшими из употребления информационными носителями. Транслятор, проглотив носитель, начал издавать задумчивые компьютерные трели, потом долго шуршал и щелкал, подбирая механику считывающего механизма и одну из сотен древних операционных и файловых систем. Наконец на экране появился текст. Лядов снял со стола транслятор, уселся на пол и положил прибор перед собой. Озаряемый бледным светом экрана, он начал читать произведение, которое больше ни в каком виде на Земле никогда не существовало. Возможно, роман был распечатан на принтере и его прочитали друзья автора. Может быть, прочитали родители. И все. Лядов не понимал, что помешало автору стать профессиональным писателем. Стиль его, Лядов уже мог за это ручаться, перелопатив за неделю несколько сотен книг, был безусловно хорош. А что до шероховатостей — так это работа редактора. И вообще это черновик. Надо будет про него все узнать. Сделать это будет сложно — фамилия автора в тексте отсутствовала. Только название, а под ним, в скобках, несколько рабочих вариантов. Файл явно не предназначался для посторонних глаз. Электронный черновик. Завязка неизвестного никому романа была многообещающей. Крепкий, ясный сюжет, все стоит на своих местах. Впрочем, возможно в то время фантастику оценивали по совершенно другим критериям. Все-таки не понятно, почему роман не пошел в тираж. Интересно, что в ту эпоху творилось на Камее? Может быть, есть книга, посвященная этой жуткой планете? Интересно было бы почитать.
Лядов прогнал сотню страниц и пробежал глазами несколько абзацев. Безусловно, эта книга — вернее, рукопись — «отмеченная». Здесь есть то, что ищут стеллармены. Лядов уже знал: ближайшие сутки будет внимательно читать только один роман. Может быть, он и окажется искомым. Постой-ка... Авторы имеют свойство ставить на последней странице дату и место написания. Лядов снова отмотал внушительное количество страниц, и вздрогнул. Роман был не окончен. Очередная глава обрывалась фразой «я медленно обернулся». Фраза была именно оборвана. Не было даже многоточия. Так вот почему не появилась книга... Автор либо забросил писание под давлением невыносимых бытовых обстоятельств, либо с ним что-то случилось. Просто так талантами не бросаются. Текст говорил о том, что автор прекрасно понимал свой
