– Честно говоря, не знаю, никогда не была. Вот что, – направилась я к дверям, – вы тут посидите тихо, а я попробую туда пробраться и осмотреться, что там и к чему.
– Ты только постарайся вернуться, – жалобно прошептала Ксюша, – ты нам нужна.
– Если только вам, – горько усмехнулась я и вышла.
К счастью, мой ключ оказался действительно универсальным, во всяком случае, дверь, ведущую на второй этаж, он открыл без труда. Я поднялась по лестнице и осторожно выглянула в коридор. Там было темно, свет не горел нигде. Похоже, больных здесь не было, наверное, здесь расположены процедурные и лаборатории. Медленно, почти на ощупь, я двинулась вдоль коридора, пробуя открывать своим ключом все попадающиеся мне двери. А вот здесь мой ключ оказался бесполезным, пока он не подошел ни к одной из дверей. Я прошла одну сторону коридора и двинулась в обратном направлении, все оставалось по- прежнему, двери не поддавались. Я уже совсем было отчаялась, и вдруг… Ура! Ключ подошел! Комната, куда я попала, оказалась кладовой, здесь хранилось чистое белье, халаты, бытовая химия и прочая дребедень. Но самое главное – здесь было окно! Славное такое, большое и без решетки! Ну слава богу! Теперь у нас все получится!
И у нас получилось! Сначала мы поднялись в кладовую, и из простыней, хранящихся там, Павел свил замечательную крепкую веревку, прочно закрепил ее на одном из металлических стеллажей и, вручив Ксюше, велел ждать сигнала, после которого она должна была открыть окно и по веревке спуститься вниз. Предварительно проверив, открывается ли окно, мы с Павлом отправились вниз. В одной руке он держал мешок с продуктами, а другой нежно обнимал меня. Правда, старался он напрасно, потому что никто нас не видел, Вовчик, как и обещал, от души храпел, его могучий рев был слышен метров за 20 от дверей, и это если учесть, что спал он с той стороны двери. Стучать нам пришлось недолго, всего минут десять, прежде чем храп затих, раздалось кряхтенье, сопенье, скрип ключа – и дверь на волю распахнулась! Увидев наши довольные физиономии, Вовчик пробухтел:
– Давайте, валите, и чтоб вернулись только к утру, ясно? Больше меня не будите, прибью.
– Ясно, шеф, – бодро отрапортовал Павел, и мы в обнимку направились за угол здания. Практически сразу вслед раздался рокот Вовчика.
Мы, стараясь не шуметь, подошли к окну, за которым ждала нас Ксюша, и Павел тихонько свистнул. Окно сразу же распахнулось, из него выпала веревка, и на подоконнике появилась Ксюша. Она молодец, ловко управилась, я бы на ее месте повисла, словно мешок с клопами, а она легко соскользнула прямо на руки Павла. Когда мы подошли к ограде, то получили подтверждение словам Вовчика, потому что даже здесь, вдали от сторожки, был слышен молодецкий храп бдительных охранников. Поэтому через забор мы лезли медленно, со вкусом, кряхтя (я), сопя (Павел) и затаив дыхание (Ксюша).
– Ну вот и все, – отряхнувшись, сказала я, очутившись по ту сторону забора. – Точка невозврата пройдена, теперь только вперед.
– И не иначе, – поддержал меня Павел. – Не бойтесь, девчонки, прорвемся!
Глава 32
Вот интересно, что такое зга? Говорят – не видно ни зги. Темно, значит. А при дневном свете эта зга появляется, так получается? Такие вот идиотские мысли бродили в моей голове и чувствовали там себя совершенно свободно. Нет, не в том смысле, конечно, что мыслей в моей голове в принципе немного и толкаться им не приходится. Просто, на мой взгляд, я сейчас должна была сосредоточенно размышлять над глобальными вопросами – что делать дальше, как продержаться, чтобы нас не нашли, где взять документы и так далее. Но было так темно, как бывает только облачной осенней ночью, когда звезды и луна, гадко хихикая, крутят вам фиги из-за грязных застиранных туч, и не видно ни одной этой самой зги.
Вот уже полчаса мы, то есть Павел, Ксюша и я, ползли по лесной дороге в сторону поселка, где находился дом неизвестного дядьки Альки, наша единственная надежда. Я объяснила ребятам, куда мы идем и где будем жить на первых порах, и путь мы начали воодушевленные и окрыленные. Но оказалось, что одно дело – в качестве прогулки ходить в поселок днем, и совсем другое – брести, периодически спотыкаясь и тихо матерясь (а куда денешься!), в абсолютной темноте. Конечно, глаза пообвыклись и кое-что мы видели, но это кое-что ограничивалось определением провала в сплошной черной гряде, обозначавшего дорогу.
В общем, путь, занимавший в светлое время суток от силы минут 25–30, этой ночью свистнул у нас больше часа, а если учесть, что мы в любую минуту ожидали, что наш побег обнаружат, то это время показалось нам вечностью.
Но все когда-нибудь кончается, закончились и наши мучения, мы из лесу вышли, был сильный мороз! Ой, что-то меня не туда понесло. Было, конечно, холодно, осень все-таки, но с морозом я как-то погорячилась, а все дедушка Некрасов, наваял прилипчивую нетленку!
Наше торжественное вступление на территорию поселка, он же деревня, он же село, короче, на территорию данного населенного пункта было встречено приветственным брехом собак. Правда, по мере прохождения нами дворов, где обитали псы, они узнавали во мне знакомую личность и соображали, что напрасно драли глотки, приняв нас за богатых иностранцев, перед которыми надо обязательно прогнуться. Лай немедленно умолкал, и местные чиновники, вяло махнув хвостами, уходили в свои кабинеты, то есть будки, тихо цедя сквозь зубы все, что они думают по поводу местных дур, понапрасну тревожащих честных трудяг.
Разумеется, та часть поселка, где кучковались поместья московских сирот, находилась в стороне, противоположной той, где мы вышли, поэтому нас поприветствовали практически все здешние хвостатые обитатели, чем довели нас просто до предынфарктного состояния, так что к дому дядьки Альки мы добрались на дрожащих ногах, вспотев от ужаса. В довершение ко всему оказалось, что ворота заперты на замок, хотя в этом-то не было ничего удивительного, ведь там сейчас никто не жил. Пришлось опять заняться обезьяньим развлечением – лазаньем по заборам. И в этот раз получалось у нас это гораздо хуже, у меня лично получилось только с четвертой попытки, три предыдущих напомнили мне анекдот про новую скользкую клеенку и тараканов, ну, там, где всю ночь раздавались шлепки и приглушенный мат.
Наконец последнее препятствие было преодолено, и оставалось только радоваться, что вся земля вокруг ограды была выложена тротуарной плиткой, иначе нас очень легко было бы вычислить по истоптанной, словно стадом бизонов, земле или траве. Секретное место, куда Кузнечик спрятала запасной ключ, было самым секретным в мире. Во дворе, рядом с крыльцом, стояла старенькая кукольная коляска, а в ней лежал пластмассовый пупс с оторванной ногой. Заветный ключ был спрятан в пупсе, попав туда через дырку, оставшуюся от ноги. Еще когда моя подружка прятала при мне туда ключ, я, улыбаясь, подумала, что положить туда ключ гораздо проще, чем достать, но поскольку я не предполагала, что это мне понадобится, то и не стала разубеждать Кузнечика в функциональности этой захоронки. И вот теперь я трясла этого дурацкого пупса и так, и эдак, но ключ, зараза, только игриво бренчал внутри, но никак не желал оттуда вываливаться. Рассвирепев окончательно, я схватила куклу за голову, намереваясь оторвать ее к чертовой матери, но Ксюша неожиданно выхватила у меня пупса и прижала к груди.
– Ты чего? – с недоумением спросила я.
– Не надо, – прошептала Ксюша.
– Что не надо? – не понял Павел.
– Не надо ломать эту игрушку! – на глазах Ксюши появились слезы.
– Но почему? – честно говоря, я на минутку усомнилась в душевном здоровье моей спутницы. – Это ведь старая игрушка, раз Кузнечик ее оставила, значит, она ей не нужна.
– Как ты сказала? – задрожал голос Ксюши. – Кузнечик? Кто это – Кузнечик?
– А, это моя маленькая подружка так себя называет. Вообще-то она Инга, но для друзей и близких – Кузнечик. А что?
– Нет, ничего, – потерла лоб Ксюша. – Просто… Я не знаю, как это объяснить… У меня такое ощущение, что я знаю эту игрушку, что я сама ее покупала, и вот эту коляску тоже. Но ведь этого не может быть, в той жизни была только грязь, там не было игрушек, не было детей! – лицо ее исказила гримаса боли, и Ксюшу вдруг затрясло. Павел обнял ее и крепко прижал к себе.
– Тише, маленькая моя, тише, успокойся, – шептал он ей на ухо, – это все нервное, слишком много пришлось пережить и тебе, и мне. Но та жизнь осталась там, далеко, ее больше нет. Наше прошлое останется прошлым, забудь. Есть ты, и есть я, мы встретились и больше никогда не расстанемся, я тебе обещаю.
