государстве легла бы на тобольского конокрада. Получили бы его голову на выданье — и успокоились. А теперь на кого ляжет?.. Тяжкий крест…
— Что добавить желаете, господа?
Никто ничего добавить к воззванию не пожелал. Он с ожесточением ткнул перо в чернильницу и размашисто вывел: «Председатель Государственной думы Михаил Родзянко. 27 февраля 1917 года». Вызвал служителя:
— Распубликовать и распространить по городу. Служитель кинулся в типографию.
Тут же и вернулся — с новым известием:
— Фабричные… студенты… солдаты… привели под ружьем их превосходительство… Ивана Григорьевича Щегловитова!
Как понимать: под ружьем? И кого! Бывшего министра юстиции, председателя Государственного совета, сенатора — одного из высших сановников государя!.. По чьему распоряжению привели? Зачем?
Родзянко тяжело выбрался из-за стола. Но, опережая его, уже выскочил из комнаты Керенский.
Александр Федорович подбежал к группе, ведшей через Екатерининский зал белого как лунь и смертельно бледного экс-министра, недавнего вершителя судеб. Вот какие сальто-мортале выкидывает судьба.
— Господин Щегловитов! От имени народа!..
Но тут подоспел Родзянко. Гостеприимно повел рукой:
— Иван Григорьевич, пожалуйте ко мне в кабинет.
Между председателем Думы и министром вдруг протиснулся тощий небритый юноша в студенческой куртке с петлицами:
— Бывший министр Щегловитов арестован от имени народа!
Родзянко поверх головы студента гневно уставился в лицо Керенского.
— Господин Щегловитов арестован! — с пафосом воскликнул тот. — Но ваша жизнь, Иван Григорьевич, в безопасности — Дума не проливает крови!
С его губ так и слетали слова-афоризмы. Какая удача: он, он совершил первый арест революции!..
— Куда отконвоировать арестованного? — не обращая внимания на багрового Родзянку, обратился студент к Керенскому.
Действительно, куда?.. Не в полицейскую же камеру… Нашелся:
— В министерский павильон.
И в этом был остроумный парадокс: министерский павильон пристроил в свое время к крылу Таврического дворца Столыпин. Меж думскими заседаниями там отдыхали члены правительства, не желавшие вне службы якшаться с «народными избранниками».
Керенский обернулся к солдату, вместе со студентом приведшему Щегловитова:
— Какого полка?
— Четвертой роты Преображенского унтер-офицер Федор Круглов!
— Поручаю вам охрану арестованных.
Почему: «поручаю»? Какими полномочиями?.. Александра Федоровича несло.
А люди все прибывали. Они заполонили Таврический, набились в залы, толклись в коридорах.
В вестибюле и на лестнице стояли, обращенные рыльцами на Шпалерную, «максимы», «гочкинсы», «кольты». Сменяли друг друга на постах часовые.
Никто не знает, что делать дальше. Где же верные войска с фронта?.. Только бы продержаться… Родзянке сообщили:
— В левом крыле… в комнате бюджетной комиссии… Собрался еще какой-то комитет. Исполнительного Совета. Рабочих депутатов!
Каких еще депутатов? Какой комитет, когда уже есть Временный, думский? Какого совета, когда совет — они?
Керенский, на этот раз без Родзянки, метнулся в левый флигель.
Оказалось, явочным порядком здесь же, в Таврическом, уже образован Временный исполнительный комитет Совета рабочих депутатов — как прямой преемник того самого Совета, который возник в октябрьские дни пятого года и просуществовал тогда 52 дня. И этот Временный исполнительный комитет разослал по всем питерским заводам и фабрикам телефонограммы с предложением прислать в Таврический дворец своих представителей на первое заседание, а кроме того, уже образовал и штаб восстания из нескольких фронтовиков, оказавшихся в столице в отпуске или в командировке. Этот штаб выставил команды для охраны вокзалов и послал разведчиков на дороги, ведущие в столицу.
Дело принимало неожиданный оборот. Дума распущена царем на каникулы и как бы не существует. Ее Временный комитет — учреждение, не установленное никакими законами и не располагающее никакими правами. А Совет рабочих депутатов хоть и самочинный, зато опирается на рабочую толпу и солдат… Как бы не просчитаться! Керенский сновал между кабинетом Родзянки и комнатой в левом флигеле. Он должен быть и здесь и там. Депутат Думы, а в то же время и лидер трудовиков. Иными словами, представитель трудовых масс.
В девять вечера в Таврическом собралось несколько десятков рабочих посланцев заводов и фабрик. Тут же оказались и Чхеидзе, и Скобелев — еще один эсдек-меньшевик, тоже депутат Думы. Александр Федорович ревниво поглядывал на них. Шустры. Тоже быстро сориентировались!..
Рабочие, делегаты от разных предприятий Питера, не знали друг друга. Но они знали по газетам и Чхеидзе, и Скобелева, и Керенского. Когда начались выборы Исполнительного комитета, их троих и выбрали: Чхеидзе председателем, Скобелева и Керенского — товарищами председателя.
Посланцев пролетарских районов заботила нехватка продовольствия — уже какой день не было хлеба. Тут же и решили: реквизировать запасы муки в казенных, интендантских, общественных и иных складах и снабдить ею хлебопекарни. Кроме продовольственной комиссии образовали военную руководить революционной работой в армии; литературную — чтобы наладить издание газет, листков и воззваний. Выбрали десять временных комиссаров для организации районных Советов депутатов.
— Как относится Совет депутатов к Временному комитету Думы? — будто бы между прочим-спросил Керенский.
Ни Родзянке, ни Шульгину, ни Милюкову — никому из правых думцев и представителей центра рабочие не верили: буржуи, капиталисты, царские лизоблюды!..
— Я и Чхеидзе тоже входим во Временный комитет, — сказал Керенский. Вы все знаете: своих фабрик или банков у нас нет. И Николай Степанович и я в тюрьмах за народное дело сиживали…
— Вас обоих и делегируем от Исполкома Совета в ихний комитет.
Керенскому этого и надо было. «Младенцы. Как легко обвести вас вокруг пальца».
Совет решил: заседания будут непрерывными. Спать по очереди. Как солдаты в карауле.
От имени рабочих депутатов составили свое «Воззвание», совершенно отличное от родзянковского:
«Солдаты! Народ и вся Россия благодарят вас, восставших за правое дело свободы.
Вечная память погибшим борцам.
Солдаты! Некоторые из вас еще колеблются присоединиться к восставшим вашим и нашим товарищам.
Солдаты! Помните все ваше тяжелое житье в деревне, на фабриках, на заводах, где всегда душило и давило вас правительство. Присоединяйтесь к народу, и народ даст вам и вашим семьям новую, свободную жизнь и счастье…
Будьте тверды и непоколебимы в своем решении бороться за свободу до смерти.
Поклянемся лучше умереть, но не отдать врагу свободы. Жертвы, службы и чести вашей никогда не забудет Россия. Да здравствует свобода!»
Из комнаты Совета Керенский вернулся в кабинет Родзянки. Представился как делегат Исполкома, доверительно рассказал о том, что творится в левом крыле Таврического дворца.
Родзянко сразу же оценил обстановку. Растормошил дремавших членов Временного комитета.
