Тот вздрогнул.
— Подавай моя шабля!
Немец испуганно поглядел вниз и понял, чего требует от него конник с раскосыми монгольскими глазами. Он наклонился, поднял шашку и подал ее хозяину. Сам же быстро забежал за круп лошади. Казак, получив из рук врага свою саблю, оглянулся. И ни с того ни с сего вдруг сказал:
— Зпасиба.
Но тут же застыдился: кого он благодарит? И, сделав страшные глаза, погрозил немцу кулаком:
— У-у, фашиска мордя!
И опять смягчился. Миролюбиво добавил:
— Ладно, рубать твоя дурья башка моя больше не будет. Иди плен. Туда!
Не сказав больше ни слова, Алавердиев повернул коня и, дико гикнув, поскакал догонять свой эскадрон, который вел бой в хуторе.
…Я был рад за своих минометчиков и благодарен им. Но прежде и больше всего я благодарен тем, кто непосредственно на протяжении весны и всего лета учил молодых казаков науке войны, передавал им свой фронтовой опыт, воспитывал бесстрашие, готовил их и к этому и к другим боям, — людям с неброскими сержантскими лычками на погонах.
На станции Каргалинской, что на берегу Каспийского моря, к нам пришла целая группа сержантов. Одним из них был старший сержант Павел Яковлевич Марченко. Он очень скоро вошел в жизнь батареи и стал в ней самым необходимым человеком — парторгом. Институт комиссаров был упразднен. Казаки стали величать Марченко комиссаром. И он своими делами заслуживал такого высокого звания.
Родился Павел Яковлевич на Полтавщине. В сорок первом был эвакуирован в Астраханскую область. В армию пришел по партийному призыву. Спокойный и уравновешенный, он явился хорошим мне помощником. Своим тихим и мягким украинским говорком, своей неспешной рассудительностью и бесстрашным хладнокровием в бою, своей душевной открытостью истинного партийного работника Марченко привлекал и располагал к себе казаков. Он знал всех батарейцев, знал их семьи, жизнь и нужды семей. Проявит казак находчивость и смекалку, отличится чем-то в бою, парторг тут же, не откладывая, сообщит его родным, поблагодарит за воспитание доброго хлопца, настоящего воина. Погибнет кто, парторг напишет подробное письмо, пособолезнует, расскажет, как героически сражался казак за Родину, где и при каких обстоятельствах сложил голову, где захоронен. Батарейцы шли к парторгу, делились своими радостями и горестями, советовались с ним. Сам Марченко ни в работе, ни в бою не щадил себя. По нему равнялись. Часто можно было слышать: «А Марченко сделал бы лучше», «Держаться надо, как Марченко».
Марченко обладал глубокой партийностью в самом высоком понимании этого слова и умением убеждать. Вспоминаю весенний день под хутором Ряжино. Как-то утром он приходит ко мне в землянку и спрашивает:
— Вы помните, товарищ гвардии старший лейтенант, какой сегодня день?
— Обыкновенный день войны, Павел Яковлевич. Разве не так?
— Так-то оно так, да не совсем. Восьмое марта сегодня. Международный женский день.
Я в недоумении поглядел на парторга.
— А что это должно означать для нас? Мы на фронте. К тому же женский персонал батареи представлен единственным человеком — санинструктором Женей Пархолуп.
— Фронт фронтом и война войной, а праздник остается праздником. Не отметить его нельзя.
— Ну что же, — согласился я, — дадим распоряжение старшине, чтобы для Жени, нашей милой сестрички, он сварганил торжественный ужин. А сами подумаем над подарком.
— Это само собой.
— Что же еще?
— Доклад нужен!
— Что?!
— Доклад, товарищ гвардии старший лейтенант! Самый настоящий. О Международном женском дне. Я не шучу, товарищ гвардии старший лейтенант, нужен доклад.
Он был серьезен, как никогда.
— Доклад для одной Жени? — все еще не понимал я.
— Нет, для всех. Пусть казаки, слушая доклад, побывают дома, вспомнят своих матерей, жен, невест. Докладчиком выступите вы.
— Но… позволят ли нам немцы?
— Позволят. Сейчас затишье.
Парторг меня убедил. Я и сам теперь думал: не отметить этот праздник никак нельзя. И даже без доклада обойтись нельзя. Только вот материалы для подготовки где брать?
Вместе с Павлом Яковлевичем вспомнили историю праздника. У Алексея Елизаровича Рыбалкина я взял одно из писем Дарьи Захаровны, в котором она подробно рассказывала, с каким героизмом трудятся советские женщины в тылу. Теплое слово приготовил о Жене.
Вечером собрались в моей землянке. Светильником нам служила горящая оплетка телефонного провода. Двадцатиминутный доклад батарейцы слушали с каким-то необычным вниманием. Необычность эта, наверное, вызывалась необычностью самой обстановки, в которой проходило празднование. Казаков особо растрогало письмо Дарьи Захаровны Рыбалкиной. Они зашевелились, закряхтели и стали доставать из противогазных сумок, из карманов фотографии и письма от своих матерей, сестер, жен.
Именинницей была наша Женя. Старшина батареи Филипп Павлович Шубин и повар Кирилл Федорович Рудиченко преподнесли девушке пирог и подарили песню «Вот кто-то с горочки спустился». Старшина и повар обладали замечательными голосами. Тенор повара звенел в этот славный вечер, словно серебряный колокольчик. Повара казаки звали «романовским» соловьем. «Романовским» потому, что Кирилл Федорович был родом из станицы Романовской Ростовской области.
Вечер кончился ужином. Старшина принес термос пшенной каши, двухкилограммовую буханку хлеба и две алюминиевые фляжки спирта.
Во взводе Рыбалкина начали службу два очень юных сержанта — Иван Николаевич Литвин и Николай Иванович Малый. Оба они до призыва в армию учились в Сальском техникуме механизации сельского хозяйства. Оба — рослые, веселые, неунывающие. И оба — очень старательные. Возиться с минометами, рассчитывать и составлять таблицы ведения огня, вести стрельбу для них было удовольствием. Одного из них, Ивана Николаевича Литвина, командир взвода почему-то звал по имени-отчеству, а другого, Николая Ивановича Малого, — Товарищ Наоборот. Сержанта Малого это «Наоборот» не обижало, скорее всего, забавляло.
Иван Николаевич и Товарищ Наоборот между собой крепко дружили. Но это им не мешало относиться друг к другу с некоторой завистью и ревностью. Как, впрочем, и сам Рыбалкин с той же, если не с большей, завистью и ревностью относился к лейтенанту Ромадину и его взводу.
Появляется какая-то не очень значительная цель. Даю задание Рыбалкину подавить ее, а тот своим сержантам.
— Слушайте, Иван Николаевич, и ты, Товарищ Наоборот, кто из вас надает по морде вон тем фрицам?
Иван Николаевич торопливо якнет. Рыбалкин принимает решение наоборот:
— Накрывай цель, Наоборот!
Как-то заметив такую несправедливость, я спросил Рыбалкина, почему он так делает. Взводный удивился моему вопросу.
— Товарищ комбат, — Рыбалкин имел привычку именовать всех начальников не по званию, а по должности, — как же иначе? У молчаливого да старательного всегда лучше получится. У того же, кто поспешно якает, огоньки нередко впустую прогорают.
— А как же твой Иван Николаевич после таких решений, не обижается?
— А что ему обижаться? Перестал со своим «я» поперед батьки лезть. За это от меня ему почет и право на стрельбу.
В этой же группе пришел к нам старший сержант Лазуренко, тоже Иван Николаевич. Обстоятельный семейный человек двадцати четырех лет. С началом войны его, главного механика МТС в Ивановской области, в армию не мобилизовали, оставили на брони. Призвали в сорок втором. По складу характера
