рязанцам первым суждено было узнать, что на Москве появился выдающийся полководец. Князь Олег Иванович решил сокрушить противника татарским манером, то есть легкой конницей, стрелами и, главное, арканами. Результат оказался плачевным для самоуверенных рязанцев. В двухчасовом сражении с тяжеловооруженной пешей ратью и конницей Боброка они были рассеяны. Многие в плен попали и повязаны были теми самыми арканами, на которые возлагали свою главную надежду. Лопасня осталась за Москвой...
К основной переправе на Оке Великого Князя Московского и Владимирского привела нынче весть о поражении и гибели очередного «великого султана» Золотой Орды, за которой последовал натиск кочевнических войск на южные русские земли. Дмитрий Иванович приказал поднимать дружины городские. Смердов в поход собралось мало: июль, хлеба созревают, вот-вот наступит уборочная страда. Поэтому селяне дали покамест только одного из четырех мужиков, способных носить оружие. Ремесленников подняли всех.
Олег Иванович, великий князь Переяслав-Рязанский, не очень-то обрадовался появлению напротив Лопасни большого московского войска: он еще надеялся своими силами справиться с Бегичем. С неохотой донес князь Дмитрию Ивановичу о движении к рубежам его государства ордынской конницы. О количестве вражеских воинов не сообщил, заметил только: не изгоном бегут, а походом наступают.
Но властитель Московский и сам уже знал все. Сотни соглядатаев, подкупленных ганзейских, сурожских да и ордынских купцов и просто доброхотов сообщили:
«Мамай-беклербек замирился с Идиге-ханом!»
«У Бегича теперь четыре темника: Кара-Буляк, Казибек, Ковергюй и Кострюк! А в запасе еще войско Кудеяр-бея!»
«Бегич от Гюлистана ал-Джедида облавной дугой идет на Русь. Крылья дуги нацелены на Муром, Шилово и Козельск!»
«У Бегича нынче не менее шестидесяти тысяч ратников и обоз агромадный, в коем мурза кандалы и путы для будущих русских пленников везет!»
«О-о, Бегич-мурза злой шибко. Он сказал: «На Мушкаф пойду. Жди меня там, о Талгат-сэвдэгэр[151], сразу втрое разбогатеешь!» А зачем мне, о Могучий Султан Урусии, угли и зола на месте Мушкафа, а? Я здесь торговать хочу, а не ворон на пепелище считать!..»
Вскоре эти сведения подтвердили воевода Боброк из Шилова и окольничий Тимофей Вельяминов из Козельска.
Боброк доносил: «Тьма[152] татар обложила Муром и крепостцу Шилово. Воеводой у них Казибек. Подмоги не шли, княже. Ордынцы на стены не лезут, окружили только. Князь Володимир Красный-Снабдя из Мурома о том же вещает. Мыслю, Бегич норовит не пустить дружины наши на подмогу Рязани».
Тимофей Вельяминов и воевода Сокол с противоположного конца сообщили о том же. Только темник там был другой — Ковергюй.
— Учел ошибку Арапши-салтана мурза Бегич, — заметил Великий Князь.
— Вестимо, — отвечали воеводы. — У Бегича и ратников вдвое больше, и время для похода мурза выбрал самое подходящее. Сушь на дворе. Смерды на поля идут жито собирать.
А дозоры доносили:
— Князь Олег загородил дружинами своими путь ордынцам промеж засеками. Мурза Бегич норовит сбить его, а засеки те поджигает. Горят и леса. Рязанцы покамест крепко рубятся и не отходят. Олег-князь подмоги от тебя не желает.
— Он что, мыслит только своими полками остановить и разгромить несчетное множество татар ?
— Не ведаем...
И зримо встало перед глазами Дмитрия Ивановича дело стародавнее, летописное: вот так же сто сорок лет назад надвигалась на Русь смертоносная туча Батыева, и так же первой встретила ее Рязань, и полегли тогда все защитники порубежной земли. Другие князья русские в сторонке ждали. И дождались. Никого из них не минула чаша кровавая.
— Не бывать тому! — внезапно воскликнул Великий Князь Московский и Владимирский.
Воеводы вздрогнули и недоуменно обернулись к нему. А Князь, не объясняя ничего, приказал жестко и решительно:
— Войску московскому поспешать на выручку братьев-рязанцев! Повелеваю переходить Оку!
В полдень приказал. И тотчас сторожевой конный полк Семена Мелика прошел бродом напротив Лопасни и устремился в глубь Рязанского княжества.
Но с переправой основного войска Дмитрий Иванович все еще медлил. А к вечеру в крепость привезли тяжелораненого великого князя Рязанского. Неустрашимый полководец был без сознания и перевязан наспех. Две страшные раны — в грудь и в глаз — повергли русского витязя...
У властителя Москвы все необходимое при себе было. Нашлись и искусные лекари. Уже через час Олег открыл здоровый глаз и спросил, где он. Ему ответили.
— Слава богу! Я хочу видеть брата моего старшого — Великого Князя всея Руси Димитрия Иоанновича!
Властитель Московский и Владимирский подошел, погладил недавнего соперника по пыльным волосам, сказал ласково:
— Я здесь, брат. Сказывай думу свою.
— Помоги, княже, земле Переяслав-Рязанской. Кровию исходит народ святорусский, — внятно произнес Олег Иванович и впал в забытье.
Дмитрий Иванович порасспросил ратников, привезших раненого. Те поведали:
— Бегич прорвался к Пронску. Там в злой сече поражен был властелин наш. Во главе всех дружин теперь князь Даниил Пронский и воевода Василий Савел. Отбиваясь от бесчисленного множества степняков, отходят они с дружинами к Рязани. Даниил також от тебя, господин, подмоги просит, ибо давно, сколько себя помним, не бывало еще вражьей рати такой на Русской земле. Ежели мы падем, княже, тогда свирепый мурза Бегич на Москву пойдет!
Всевластный полководец русский приказал и всему остальному войску переходить реку. Двадцатитысячная тяжеловооруженная армия переправлялась бродами и на ладьях всю ночь. Дмитрий Иванович вполглаза передремал час-другой. Утром собрал воевод, приказал:
— Нам надобно занять Рязань раньше, чем ее возьмут и спалят татары!
После этого Князь вернулся на стену Лопасни, сопровождаемый ближайшими помощниками. Перед ними, внизу, последним переходил броды воинский обоз. Широкая Ока спокойно несла свои воды к востоку. Ни ветерка. Гладь речная, утренней зарей окрашенная, словно червонным золотом полита. Солнце вставало, птичьими голосами разбуженное. Не верилось в умиротворении этом, что где-то идет война, кровью людской хлещет. И дико смотрелись в вечной гармонии вселенской идущие бродами вооруженные люди.
И задумался князь: «А разве мы виноваты? Орда бурлит, все кровию никак не насытится. Вот и еще один салтан — Арапша — в собственной крови захлебнулся. У поганого эмира Мамая опять руки развязаны. И он сразу же устремил комонников своих на Русь. Но ныне не Батыевы времена! Кабы Бегичу тому за Арапшей-ханом вослед голову свою не потерять. Ну да Бог решит, кому — кущи райские, а кому сразу — ад...»
Задумчивый взор Князя ухватил занятную картинку на реке. Над гладью безветренной появились чайки. Они плавно кружились в воздухе. Большие, изогнутые крылья превосходно держали их в голубом мареве...
И позавидовала им ворона, сидевшая на краю обрыва, неподалеку от крепости. Сидела нахохленная и какая-то потерянная. То ли забыв, что она не чайка, то ли просто в задумчивости черная птица раскинула свои короткие, обдерганные крылья и шагнула в пустоту: в небе попарить захотелось, наверное...
Князь расхохотался, когда ворона бесформенным дергающимся комком стала стремительно падать в реку, неистово при сем вереща. Казалось, сами крылья мешают птице, потому что ей никак не удавалось выправить беспорядочный полет. Наконец, у самой воды страдалице удалось вырваться из штопора, и она, сполошно каркая, стала улепетывать к недалекой дубраве. И оглядывалась все время, как будто кто-то гнался за ней, страшный и неотвратимый.
