покачали головами.
— Чего другого ждать бедняку от эльтебера...
— Возьми сбою долю, Араз,— сказал один из них, друг и такой же табунщик Дамур, и вынул из рукава кусок конины.
— Мы знали, что ты наешься халвы за дастарханом пресветлого эльтебера, напьешься кумыса. Но грубую конину ханы не едят и потому не смогут тебя угостить ею. Вот мы и подумали, что твоя доля как раз пригодится, — посмеивались пастухи, наблюдая, как уплетает полусырое мясо Араз, осыпанный ханской милостью...
Харук-хан и Хаврат-эльтебер все еще меряли друг друга взглядами. Один — свирепым, другой — насмешливым. Когда страсти понемногу улеглись, хозяин сделал знак к началу трапезы. Слуги мгновенно расстелили дастархан, разложили яства. Вскоре подъехал и был учтиво приглашен отобедать бин-беки запасной тысячи воинов кривоногий Алмаз-хан, улыбчивый человек лет сорока.
— Олмин Оллоху Акбар! — пробормотали ханы молитву, повернувшись к востоку, провели сложенными ладонями от лба до подбородка и с жадностью набросились на еду.
Они начисто забыли о недавнем раздоре. Подобные стычки случались даже в присутствии кагана- беки — собственность сильных мира сего была неприкосновенна!
К дубу лихо подскакал роскошно одетый всадник на вороном в позолоченной сбруе арабском жеребце. Его сопровождали пятеро других, одетых победнее, но сидящих на хороших, сытых конях.
«Вестник кагана Урака», — узнали беки.
Тот спешился в десяти шагах. Подойдя, приложил правую руку ко лбу, потом к груди и поклонился. Ханы кивнули в ответ но к дастархану не пригласили — гонец кагана не был высокородным эльтебером.
Посланник побелел от унижения. Он стоял выпрямившись, смотрел на беков в упор. Охрана его оставалась в седлах.
— Каган-беки Разящий и Непобедимый гневается, — начал гонец резким звенящим голосом. — Хазран-тархан в плену, а вы до сих пор топчетесь около урусской крепости! Кто освободит вашего предводителя, а?! Кто расчистит дорогу Непобедимому к Куяве, а?! — выкрикивал посланник. — Завтра поутру Разящий вместе со своими туменами будет здесь! Что вы скажете ему, а?! Каган-беки Урак Непобедимый велел передать вам его слова: «Аллаху и моим светлым очам угодно увидеть пожарище на месте Пуресляба!» Что я должен передать от вас пресветлому кагану-беки?!
— Передай Непобедимому, что воля Аллаха и его исполняется, — поднял голову Хаврат-эльтебер. — Мы уже штурмовали крепость и вырубили половину урусов. В Пуреслябе остались одни пахари. Хитрый коназ Селюд смертельно ранен. Наших пало совсем немного, а под стенами города лежат горы убитых врагов. Погляди сам и ты убедишься в искренности моих слов.
Полководцу дружно поддакивали его бин-беки. Абалгузи-пехле-ван дипломатично помалкивал.
— Скажи Непобедимому, что через два часа, когда отдохнут и подкрепятся мои воины, город Пуресляб будет стерт с подноса Вселенной. И вы, пришедшие вслед за нами, увидите лишь одни развалины. Крепость еле держится и рухнет от малого натиска, — закончил Хаврат-эльтебер, с интересом наблюдая за реакцией гонца.
Тот с сомнением посмотрел в сторону Переяслава. Но спорить не стал, поклонился и, вернувшись к коню, легко взлетел в седло.
Посланник Непобедимого скакал, сопровождаемый охраной, скрипя зубами от злости:
— Я припомню тебе твое гостеприимство. Пожалеть для гонца самого кагана-беки лепешку и глоток кумыса!.. А как надменно они глядели на меня! — Он чуть не взвыл от обиды и так огрел нагайкой карабаира, что тот заржал от боли и птицей рванулся вперед.
Глава пятая
Трубит рог богатырский
Воины тяжелой переяславской дружины, схоронившиеся в дубраве, видели штурм. Многие горячие головы рвались в битву, но Жизнемир строго осаживал их:
— Всякому овощу свой черед, братие! Не приспело еще время наше. Козарин нонче горяч — руки обожжешь! Вот воевода Слуд пыл с него сымет, тогда и мы почешем степняков по спинушкам!
Дружинники хмурились, тяжело вздыхали:
— Много крови-руды русской прольется, покамест наши мечи в дело вступят.
— Еще более ее прольется, ежели вступят они не ко времени, — поддержал Жизнемира сотский Икмор. — Калина только варена сладка, а сырую в рот не возьмешь. Дай козарину свариться.
Неожиданно с вершины дуба раздался голос дозорного:
— Козары нахвальщика выставили! Аграмадный детина. Поболе тебя, Икмор, будет... Вона к стене поскакал... В рог трубит...
До дубравы долетел хриплый протяжный рев. Рог трубил все громче, и по силе его рева узнавалась сила поединщика. От трубного звука Ерусланова рога, к примеру, кони приседали и птицы устремлялись в поднебесье!
Дружинники вслушивались в звуки боевой музыки, чуждой русскому уху из-за своеобразной хрипоты и придыха.
— Громко шумит, да все ж не Еруслан, — сказал грузный пожилой воин.
— Где ж наш поединщик-то?
— Нету покамест.
Вражеский рог продолжал колебать воздух. Многие дружинники взобрались на деревья, чтобы увидеть поединок. Наконец сверху раздалось:
— Врата тверди открылись... Наш богатырь выехал. Только што-то копье тонко...
— Дак это Будила! — сообщил еще кто-то. — А што копье тонко, дак ратовище у него железное. Мичура-киевлянин ратовище то ковал.
— Знаем Мичуру! — раздалось вокруг. — Тож богатырь знатный!
— Мичура добрую оружию кует, — похвалил все тот же пожилой ратник. — У Будилы и секира Мичурой кована. Добрая секира.
— Ну, держись, козарин! На Будиле не первый нахвалыцик ломается!
— Однако приготовимся, братие! — сказал Жизнемир. — Настает и наш ратный час. Козары спиной к нам стали. Икмор, выводи своих по балке! Не шарят более дозоры козарские — все за перемогой глядят. Пройдешь неувиденным и отрежешь ворогу сакму в степь!
— А вон и все наши на вал высыпали. Воевода Слуд знамено подал, к битве зовет! — сообщили сверху. — Горят два заветных костра на стене, Жизнемир!
Икмор скомандовал, и три сотни пеших воинов с оборонными копьями в руках и щитами, откинутыми за спины, быстро и бесшумно исчезли в зарослях. Всадники остались на месте.
— Добро оружны вой русские по слову великого князя Святослава, — сказал, глядя вслед ушедшим, Жизнемир. — Молод князь, да ловок в измышлении ратном...
Да, великий князь Киевский Святослав, наследник боевой славы Олега Вещего, свято следовал заветам предков. Он создал сильное войско, отлично вооружил его. Неприхотливый к еде, неспособный к праздности, суровый и стремительный военачальник для дружины не жалел ничего — в жестокой брани или за столом братчинным славные богатыри были всегда рядом со своим вождем. Наверное, поэтому в войско Святослава стекались витязи из многих сопредельных стран, клялись в верности на оружии, а если умирали, то только с мечом, устремленным вперед — на врага! В ответ на клич своего предводителя отвечали они громогласно:
— Князь! Где усмотрим стяг твой, там и мы обнажим мечи наши! Основу дружины Святослава составляла тяжеловооруженная пешая рать. На поле боя он выстраивал ее, в зависимости от боевой Задачи, стеной до двадцати шеренг вглубь. Закрытая огромными, почти в рост человека щитами, выставив вперед копья, стена была несокрушимой в обороне и всесокрушающей в атаке. В тылу главной стены стояла еще одна линия воинов — в пять шеренг. Она была резервной и защищала от нападения стыла. Фланги
