А на твоем челе, богатырь, — обратился он к Добрыне, — зрю яз жребий светлый. Много подвигов свершишь ты во славу Руси. Отдаю тебе мой меч... — Старик на мгновение замолк и со вздохом закончил: — А как срок твой придет, так передай клинок сей в десницу доброго богатыря. Пускай, разя ворогов, трудится он вечно во славу земли Русской!
— За Русь! — прогремело над толпой и молнии сотен клинков сверкнули в ратном салюте. — Во славу витязя Политы! Пер-рун!
Когда клики смолкли, старый богатырь сказал, улыбнувшись:
— Ну вот и ладно. Спокойный яз теперь. Пойду...
— Куда ведет тебя путь твой, славный витязь русский?
— Туда. — Полита поднял перст к небу. — В дружину грозного Перуна! Все, што положено мне было по судьбе моей, сделал яз на земле светлой. Прощайте, друзи! Буду ждать каждого из вас в черед свой за братчинным столом бога-витязя. А меня уж заждались товарищи трудов бранных и князь мой Оскольд.
Старик повернулся и зашагал по лесной тропе. Через минуту кусты скрыли его...
— А ведь это был сам Перун, — молвил кто-то с суеверным страхом.
— Верно! Не могла длань человеческая отковать клинок сей, — поддержал его рябой кузнец в кожаном переднике.
Добркня заметил на лезвии надпись, вгляделся и прочитал вслух:
— «Яз заступник Святой Руси в деснице витязя Политы Буславича. Дар князя Аскольда».
— Нет, братие, не бог он, а богатырь земли Русской!.. Вечерело. В сгущающихся сумерках продолжали стучать молоты, взметая ввысь мириады ярких искр, — Русь ковала оружие!
Возле одного из костров пузатый мужик вдруг ухватил какого-то парня за ворот ветхой рубахи и завопил истошным голосом:
— По слову воеводы Ядрея!.. Беглый холоп он! Вяжи его! Дер-жи-и-и!
Парень, широкоплечий и высокий, стоял, вжав голову в плечи, и не пытался сопротивляться. Сторонники окружили их. Раздались голоса:
— Ты, кровопивец, отпусти парня по добру...
— Ишь вцепился, ако клещ!
Кто-то ухватил пузана за пояс, пытался оттащить от холопа. А атаман татей, недолго думая, вкатил ему звонкую затрещину в ухо. Мужик покачнулся, но парня не отпустил.
— Ка-ара-а-у-ул! — завопил он, получив удар по второму уху. — У-убива-а-ют!!!
Добрыня верхом на коне въехал в свет костров. Сторонники, ворча, расступились.
— Кто таков?! — грозно спросил воевода.
— Так ить... — испугался пузач. — Воеводы преславного Ядрея тиун есмь...
— Пошто смуту разводишь?!
— Так ить... обельный холоп от... — Он кивнул на парня. — Беглый как есть. Повязать его да батогов...
— Батогов, сказывашь? Будут батоги, — пообещал Добрыня. — Пошто не оружный ты?! — вдруг рявкнул он, свесившись с седла. — Где вой твои?! Пошто приказ княжецкий не сполняешь?! К битве с ворогом не справен? Отвечай!
— Так ить... пресветлый болярин, немощен язмь... И колотье в боке и-и...
— А ну-ка, братие, выбейте из него батогами всю хворь разом!
Дважды повторять приказ не пришлось — уж больно натерпелся простой народ от корысти и засилия вездесущих тиунов. Да и Добрыня юность свою нелегкую вспомнил. Стегали Ядреева приказчика со смаком, с прибаутками, весело. После полусотни хлестких поцелуйных ударов гибкими ивовыми прутьями Добрыня остановил расходившихся мужиков.
— Ну што, сердешный, прошли ли хвори твои? Аль колотье в боке донимает ишшо? — спросил он тиуна ласково.
— Ох, прошли, пресветлый болярин-князь. И колотье как рукой сняло. Смилуйся, вели им отступиться, душегубцам!
— А это кто? — Добрыня указал на обельного холопа.
— Так ит... Суржа, пресветлый болярин-князь.
— Беглый холоп, речешь?
— Не-о-о...
— Так-то Суржа энтот убежал Русь от ворога спасать! — громко и зло заговорил Добрыня. — Живот свой положить на поле бранном. А ты-и-и!.. — воевода так посмотрел на тиуна, что тот пал ниц как подкошенный. — Да ведаешь ли ты, што яз прикажу повесить тебя, ако пса шелудивого, за неисполнение воли княжецкой?!
— Смилуйся, князь-батюшка, леший попутал! — не поднимая лица от земли, слезно просил тиун.
— Немедля поутру, — уже спокойнее продолжал Добрыня, — штоб все мужики в голове с тобой были здесь, оружны!.. А добро Ядреево оборонять хватит баб да стариков. Грабить вас ноне некому, бо и тати лесные все тут. И берегись, коль не сполнишь приказ мой! Повешу! Пшел вон, короста лешачья!
Тиун мгновенно исчез, как будто тут его никогда не было.
— Ловко смылся! — расхохотались ратники. — Исполать тебе, воевода!.. .
Сторонники еще обсуждали столь необычное происшествие, когда к их костру подошел слепой старец с гуслями за спиной. Рука его покоилась на плече мальчонки-поводыря.
— Мир вам, люди добрые! — звучно молвил старик.
— Милости просим к трапезе нашей! — ответил в наступившей тишине Лука Чарик.
— Благодарствую за приют ласковый песнотворцам русским, — отозвался старый гусляр, с помощью мужиков усаживаясь на чурбак.
Тотчас гостям наложили в плошки вареной полбы, дали по ломтю житной лепешки и по бараньей кости с мясом. Старик, а вместе с ним и мальчик бросили по кусочку от каждого яства в огонь костра — дань покровителю песенников богу Велесу — и неторопливо принялись за еду.
Кругом благоговейно молчали. Сказитель былин в гостях — честь великая! В мирное время каждый старался завлечь его в дом, посадить в красный угол, накормить самым лучшим. Даже в тереме княжеском гусляры принимались почетно. Хмурились иной раз сильные мира сего, слыша дерзкое слово правды, скрежетали зубами от ярости: но кто же осмелится тронуть сынов Велесовых? К дарам и богачеству сказители былин были, как правило, равнодушны, поэтому свободны, как птицы.
Чаще всего старые песенники сами когда— го были удалыми богатырями, отлично знали дружинную среду и потому в тревожное, бранное время были вдвойне принимаемы, ибо умели зажигать сердца для битвы, как никто другой.
Когда песнотворцы-странники справились с полбой и бараниной, им с поклоном поднесли ковш вареного меда. Вой русские ждали почтительно, когда трапеза кончится и потечет сладкая и хмельная для души сказка-былина про богатырскую силу, удаль и смекалку...
— Пошто, русичи, закручинились? — спросил старый гусляр, обтерев усы. — Али рык зверя лютого слышите, али ворон над вами надсмешку чинит?
— Дак ить скоро битва грядет с козарами да печенегами. Кто ведает, чья голова скатится от меча вострого? — сказал поротый старшой и тяжело вздохнул.
— Пока есть человек, он не горем жив! — поднял руку гусляр. — Кто ж хоронит себя прежде времени? Русь на битву идет со веселием: сим сердца врага затрепещивает! А не спеть ли вам песнь удалую? И какая ж вам больше по сердцу?
— Сказывают, в иные времена жил на Руси славный богатырь Полита Буславич, — подал голос Лука. — Не ведаешь ли ты были про него?
— Были такой не ведаю... А вот сказ светлый о могуте[88] том ходит по святой Руси.
— Так поведай нам сказку сию!
Глава вторая
