— Нет, коназ! — заговорил Акерой. — Мы были обложены, как лисица в балке. Нам сказал кара-урус в архалуке до пят, что по дороге в Куяву поедет княжецкая жонка. В обмен за нее пропустят нас урусы в степь, к своим очагам. Так пообещал этот урус.
— Каков он собой? Скажешь все как есть, отпущу на волю!
— О-о, коназ! — обрадовался печенег. — Не только скажу, а если увижу где, горло перекушу! Чтоб он сдох! За смерть моих братьев я загрызу его зубами!.. Высокий он, на коршуна похож. И рябой. А еще — горбится. Глаза нехорошие, как у рыбы дохлой. А сам все время так делает, — и Акерой зябко повел плечами.
— Пубскарь! — уверенно сказал Летко.
— Так мыслишь? — глянул на него Мина.
— Он! Правду печенег речет.
— Свободу давай! — живо сказал Акерой. — Не соврал я, разрази гром!
— Да тебя разорвут в первом же селище! И княжий знак не поможет, — усмехнулся сотский. — Повремени, малость.
— Правда твоя. — Печенег опустил перебинтованную голову.
Когда его увели, сотский, Летко и лесовик Калина стали совещаться, что делать дальше.
— Окромя как через Змеево урочище, на Непру-реку им тропы нет, — сказал Калина. — А ежели пути не ведают, то поплутают крепко: болота да топи кругом. Должно лодии их на реке дожидаются. Куда их несет нелегкая? В Полоцк, што ли?
— Нет. В Полоцк они не пойдут, — возразил Мина. — Князь Рогволод не примет их, побоится Святослава прогневить. Скорее под Чернигов, к козарам побегут. За княжича Володимира хакан козарский много чего у Руси отторговать сумеет. Как мыслишь, брат Летко?
— Вестимо... Промыслить надобно, как нам злодеев переклюкать [115] и княжича сберечь.
— Силой их взять и порубить можно, — сказал Калина. — да они ведь заколют Володимира, коль туго придется.
— Тут хитрость узмыслить надобно, — задумался сотский. Далече ускакать они не могли. И часа не минуло, как злодеи тут шарпали.
— До Непры-реки яз скорый путь ведаю, скрозь топи, — сказал лесовик. — В одночасье могу рать великую до брега провести...
— Не надобно рати! — прервал его Летко.
Пубскарь не ожидал такого отпора на Каширином погосте. Точно знал, что гридей там нет, а охраняют княжича лишь десяток смердов-лесовиков. Ловушка, так ловко задуманная для Малуши, сработала — та ускакала как оглашенная прямо в лапы печенегов. Да еще увела с собой троих из охраны погоста. Впрочем, Малуша мало интересовала Пубскаря: мужИчка, что с нее возьмешь. Другое дело Владимир — великокняжеская кровь. За него козары отвалят столько золота, что в век не пересчитать.
Правда, после этого путь на Русь для него будет закрыт навсегда. Ну и пусть! Богатому везде сладко. Пубскарь заранее тайно перевез свои богатства в каменное хранилище Итиль-кела. Сам Великий Каган, которого никто из смертных, кроме тургудов и трех хазарских каганов, видеть не может, ласково принял Пубскаря и говорил с ним!
Отряд Пубскаря из десятка отроков полоцких и трех десятков хазар напал на Каширин погост на рассвете. Но внезапного удара все равно не получилось. В первые же минуты несколько всадников провалились в медвежьи ямы, другие погибли под внезапно свалившимися деревьями или упали от стрел дозорных. Однако старшина приказал не останавливаться и отряд, потеряв почти треть воинов, ворвался на княжий двор.
Пока полочане и хазары кружили вокруг семерых дюжих мужиков, Пубскарь с десятком верных слуг и хазар схватил княжича с кормилицей Ненилой и, бросив остальных на произвол судьбы, поскакал по узкой тропе через болота в сторону Днепра.
В последний момент кто-то из мальцов пустил в Пубскаря стрелу, пробившую кисть левой руки. Идущий следом за старшиной остроносый полочанин обернулся и мгновенно спустил тетиву своего лука: малец не успел скрыться, стрела поразила его в спину.
Рука Пубскаря нудно болела. Но удача смиряла телесную боль. Пока все шло хорошо, как и было задумано. Княжич сидел на руках переднего всадника, исподлобья смотрел на похитителей. Взгляд ребенка был недобрый — в нем таилась угроза. Пубскарь про себя помолился заступнику Велесу и отвернулся.
Кормилица Ненила не переставая костерила полочанина бранными словами, грозила гневом Святослава и местью русских богов. В конце концов ей заткнули рот рукавицей.
Уже несколько часов отряд пробивался сквозь топи. Лошади по брюхо вязли в тине, испуганно храпели.
— Стой! — приказал Пубскарь. — Багула, пойди по тропе, разведай путь. Заехали к водяному в гости! А сказывал, тропу ведаешь.
— Верно идем, — ответил остроносый всадник и двинул своего жеребца вперед.
Всадники, ругаясь почем зря, расположились на крохотном, поросшем густым кустарником островке. Грязь и тина облепили их с ног до головы.
— Помолчите! — прикрикнул старшина. — Недалече осталось. А ты, Вита, постереги нас сзади.
Воин лет сорока сверкнул темными глазами, но промолчал, разворачивая коня и направляя его обратно в топь.
Княжич Владимир покоился на руках страхолютого мужика, большого и, казалось, неуклюжего: рыжая борода клочковата, лицо обезображено оспой, угрюмый взгляд маленьких темных глаз, спрятанных под густыми бровями, широченные плечи и медвежья стать вселяли страх в окружающих. Звали его Огура. А за бесстрашие и стойкость в бою к этому имени товарищи прибавили другое — Кремень!
Не пошел бы Огура Кремень никогда на такое разбойное дело, да деться некуда — по миру пустит Пубскарь. А тут обещал купец забыть все долги и сверх того наградить достойно, если сослужит ему Огура службу.
И вот сейчас сидел он посреди этого чертова болота, в глубине непролазных лесов, держа на коленях княжича. Тяжелая шершавая ладонь Огуры Кремня непроизвольно поглаживала мальчика по спине.
Глава четвертая
«Всяк свое находит»
Багула вернулся совсем с другой стороны и почти посуху. Он гнал перед собой тщедушного мужичонку, одетого в посконную рубаху до колен, подпоясанную лыковым мочалом, в синие порты и лапти. В руке мужичок держал длинный посох, а при ходьбе сильно припадал на левую ногу.
— От сей смерд тут все тропы ведает, — доложил Багула.
— Так ли? — спросил Пубскарь, подозрительно оглядывая незнакомца: что-то насторожило купца, не понравился ему мужичок.
— Ить, ста, так оно и есть, батюшка-болярин, — сказал незнакомец, заикаясь от страха.
Старшина продолжал разглядывать смерда. Дребезжащий голос того и страх несколько успокаивали, хотя Пубскарь готов был поклясться, что где-то уже встречал этого человека. Но сколько он ни напрягал память, вспомнить не мог. Хотя смутная тревога и не покинула купца, он все же решил воспользоваться услугами невесть откуда подвернувшегося проводника.
— Ведаешь ли краткий шлях по Змеиной пади к Непре-реке? — спросил Пубскарь.
— Как не ведать, батюшка-болярин? Ведаю. Только шляха тут нетути, а тропка добрая сыщется.
— Проведешь скоро, куну пожалую, — пообещал старшина и потряс серебром перед носом мужичонки.
Тот жадно протянул ладонь. Пубскарь сунул ему под нос кукиш.
— Проводи сначала.
