человек.
— Не станет же он на виду всей Хазарии сражаться с моими туменами. Так что, друг ему Святосляб или враг, воинов своих эльтебер поведет на Урусию. Пока мы сильны, Фаруз-Капад будет вести себя смирно и помогать нам. А потом... — Асмид выразительно провел ладонью себе по шее, усмехнулся зловеще и недоговорил.
— На все воля аллаха всемогущего и милостивого, — закатил глаза имам. — Недавно Харук-хан прислал подарки для мечети: меха, золото, косяк кобылиц. Посланник его на Коране поклялся, что старый пес готов обрушить на Куяву свой тумен.
— То же сообщил нам Бичи-хан, — ответил Асмид...
Имам Хаджи-Мамед, в глубокой задумчивости своей едва не пропустил момент выезда великого кагана из дворца. Очнулся, и холодный пот проступил на его теле: в воротах дворца уже сиял золотой диск. Имам спускался с минарета со всей поспешностью, на какую только были способны его старые ноги.
— Чуть голову не потерял, — мычал он себе под нос, едва попадая на ступеньки винтовой лестницы. Имам оказался в мечети за мгновение до того, как все выходы из нее перекрыли черные тургуды чаушиар- кага-на Равии.
Хаджи-Мамед отчетливо вспомнил, как два года тому назад муэдзин [127] призывал правоверных на полуденный намаз и, закатываясь петухом, не заметил выезда Великого: случилось неслыханное — простой смертный встал на этой земле выше, чем царь Солнце! Такое кощунство наказывается немедленно. Прямо с минарета муэдзин полетел на камни, а душа его, отскочив рикошетом, взлетела и стала плавно возноситься на небо. Поднимаясь, она видела, как под могучими ударами воинов-иудеев с грохотом рушится и сам минарет.
Правду сказать, тогда никто не мог защитить столп соборной мечети: ал-арсии почти все полегли в земле Урусов; те немногие мусульмане из других туменов разделили участь белых воинов кагана-беки Урака, став кормом для воронов. Тогда уныние поселилось в душах мусульман Хазарии. Единственная реальная сила, сохранившаяся в тот год в Итиль-келе, состояла из трех с половиной тысяч тургудов чаушиар-кагана Равии. А они все были иудеями.
На следующий год минарет отстроили заново. И сейчас, пожалуй, великий каган не осмелился бы повторить свой гнусный приказ. Но с минарета сбросили бы любого, будь то сам имам, человек в Хазарии разве чуть менее влиятельный, чем каган-беки Асмид.
Если кому хазары и обязаны возрождением тумена ал-арсиев, то, конечно же, Хаджи-Мамеду, вернее, его золоту и великому уму. Только жестокая настойчивость и неуемная деятельность старого имама позволили расшевелить перепуганных мусульманских и иудейских купцов, и те вынуждены были пожертвовать возы динаров и дирхемов на создание еще двух туменов. Это была уже сила, которая могла заставить призадуматься любого врага. А врагов вокруг Хазарии собралось немало, и более всего их было на Востоке. Оттуда дикие племена тюрок-огузов, кипчаков[128], баяндеров напирали на Великие Ворота Народов[129], и нужна была грозная сила, чтобы держать эти ворота на замке.
Трижды в прошлом году Итиль-кел подвергался набегам восточных соседей, и трижды с великим трудом город отбивал вражеский натиск. Только могучий духом и силой простой люд, объединившись, смог противостоять врагу: что еще оставалось делать беднякам, ведь именно они заселяли самую опасную восточную часть огромного города-базара.
Западная сторона Итиль-кела принадлежала каганам и эльтеберам. Надежной защитой для высокородных были полноводная река и живая стена кара-хазар на восточном ее берегу. В общенародной борьбе простые ремесленники, водоносы, земледельцы и табунщики мечом и мужеством оберегали сытые животы ханов от всех неожиданностей. Тогда эльтеберы много чего обещали своим защитникам. Но обещания богачей — кизячный дым на ветру! Возмутился народ, задавленный тяжкими поборами. Да только ханы опять сильны стали: три тумена воинов сумели собрать, не шутка! Сколько обездоленных ушло из родной земли, кто сосчитает? Однако тупость многих эльтеберов и их непомерная жадность возмущали умных и дальновидных тарханов и священнослужителей. Острый умом и решительный в делах имам Хаджи-Мамед с гневом говорил ханам после военного выступления бедноты:
— Вы ослы, объевшиеся белены! Как могли вы допустить возмущение народа?! Как вы могли допустить, чтобы тысячи мастеров, табунщиков и пахарей ушли к нашим врагам?! В Итиль-келе некому стало работать... Может быть, вы сами возьмете в руки кетмени[130], укрюки[131], молоты и станете возделывать виноградники, пасти коней или ковать оружие?!
Ханы, потупясь, молчали.
— Теперь, — продолжал имам, брызгая слюной, — наши давние враги нашли много хороших оружейников, кожевников, седельников и кузнецов! Теперь удары турку-огузов по Хазарии усилятся... У вас на плечах не головы, а переспелые тыквы! Аллах отнял у вас разум!
— Они требовали мира с урусами! — крикнул обиженным голосом Гафур-хан, кривой и горбатый старик.
— Ну и пусть их! — Хаджи-Мамед дрожал от гнева. — Трудно было пообещать этот мир?! Когда загорается юрта, ее не погасить бурдюком воды! — выкрикнул имам хазарскую пословицу. — Народ легче обмануть, чем переспорить! Начнется война, разве трудно обвинить в этом того же кагана Святосляба?!
— Ты мудр, святой имам. Но где был ты, когда твое слово могло предотвратить беду? — спросил язвительно Гафур-хан. — Легче всего плевать на золу, когда юрта уже сгорела.
— Я в это время склонял Талиб-алихана на союз с нами! Я раздувал в душах булгар огонь ненависти к урусам!.. Сейчас я здесь, перед вами, а Талиб-алихан ведет воинов своих на северные земли Урусии! Вот что делал я, пока вы обжирались бараниной и возмущали глупый народ!
Ханы разинули рты.
— Да, это так, — подтвердил каган-беки Асмид. — Наш мудрый и дальновидный учитель сделал большее: он обратил в настоящую веру Бурзи-бохадур-хана, и тумены буртасов готовы пойти в поход на Урусию.
— Велик аллах! — воздели ладони к небу ханы-мусульмане.
Другие эльтеберы, каждый по вере своей, возблагодарили своих богов.
— Как мы поступим дальше? — отдав дань аллаху, спросил ханов Хаджи-Мамед. — Что вы сделали, чтобы оградить Итиль-кел от врагов?
— Мы послали гонца к ушедшим кара-будунам с милостивым прощением. Мы разрешаем мятежникам вернуться к своим очагам и обещаем никого не трогать! — отозвался язычник Селюк-хан, один из самых богатых купцов Хазарии.
— Этого мало! — решительно заявил имам. — Каждому мастеру надо дать по десять баранов, а простым кара-будунам — по три. Тогда они все вернутся и по-прежнему будут для нас защитой с востока!
— Я предлагал эльтеберам поступить так же, — заметил каган-беки Асмид. — Но жадность застила их разум. — Властитель презрительно оглядел собравшихся. — Вы способны только беду звать на собственные головы!
— Ха! Баранов?! — возмутился Гафур-хан. — С разбойников кожу надо содрать, как с баранов! А мы еще их и кормить должны?!
Многие эльтеберы возгласами поддержали старого хана.
— Глупцы! — опять взорвался имам Хаджи-Мамед. — Если мы не сделаем этого, грязный скот вернется сюда с туменами наших врагов. С ними Араз-табунщик. Изменник показал себя хорошим беком. Он научит тур-ку-огузов, как правильно водить тумены и осаждать крепости. Где тогда будут ваши бараны? Где будут табуны коней? Куда утечет ваше золото, а?!
— Ты прав, о мудрейший! — испугались ханы. — Научи нас, что надо делать?
— Надо переманить Араза! Мы не можем позволить, чтобы враг бил нас нашим же оружием. Из казны кагана-беки надо посулить бывшему табунщику пять тысяч динаров и дать под его начало тысячу ал- арсиев.
