8. Русь лежащих не бьет
Глава первая
Хитрость, мужество и измена
Чей язык разнес эту весть, сказать трудно: хазары в крепости из уст в уста передавали страшную новость, что урус-аманат Ядре-беки колдун и чародей, коснувшись которого, человек умирает непонятной смертью.
— Маслюк-богатур долго корчился, потом превратился в муху и его унесло ветром, — шептал купец воину.
— А Гафур с воем растворился в воздухе! — отвечал воин купцу.
— Да-а! Видно, коназа Ядре охраняет сам Тенгри-хан, — говорили язычники.
Поэтому можно себе представить ужас, вселившийся в четырех воинов, которые были приставлены охранять «колдуна Ядре».
Настало утро. За стенами Саркела громом прокатился победный клик руссов, а стражи не обратили на это никакого внимания: у них от страха стучали зубы. В отличие от них воевода Ядрей провел ночь в спокойном сне, и вести о победе киевских дружин над туменами Сан-джар-тархана порадовался от души.
Каган-беки Асмид приказал доставить к нему заложника тотчас, как только взошло солнце. Посланный исполнить приказ усердно помолился аллаху, ибо после поражения своих за рекой еще больше уверился в магической силе «колдуна Ядре», тем более что он сам был свидетелем гибели Маслюка и Гафура. И хотя правда прямо противоречила вымыслу, посланный склонен был больше верить в небесный промысел, чем в раздражение кагана-беки, которое, как известно, стало причиной гибели богатуров-стражников.
А посему посланник Могучего с великой опаской и почтением вошел в юрту, где благоденствовал заложник.
— О-о мудрый коназ Ядре, — пропел хазарин подобострастно. — Каган-беки Асмид, — он даже не повеличал перед иноземцем своего владыку, — зовет тебя для разговора.
Воевода Ядрей привык во всех делах своих предугадывать события. Он подумал, что столь резкая перемена в поведении врагов прямо связана с победой князя Святослава над войском кагана. Подумал и намотал на ус. Когда знатный заложник шел через дворы Саркела, все хазары почтительно или со страхом отводили глаза в сторону. Многие кланялись. Это удивило Ядрея и заставило усомниться в правильности своего предположения, и за время пути к восточной угловой башне и на крутых ступенях ее воевода-купец стремительно соображал, что бы все это значило. И только в узком коридоре верхнего этажа он понял, в чем дело: при виде его воины-тургуды, телохранители кагана и простые богатуры старались вжаться в каменные стены, чтобы избежать прикосновения страшного колдуна, закрывали глаза, шептали заклятия:
— Ур-рыс-сшаман! Красный джинн! Иблис! — Ив зависимости от того, какую веру исповедовал хазарин, он призывал в защитники Тенгри-хана, Адоная, аллаха или Иисуса Христа.
Однако сам каган-беки не разделял мнения своих подданных или это мнение просто-напросто не дошло до его ушей. Встретил он заложника строго.
— Утро наступило, коназ Ядре! — заявил Асмид-каган без обиняков, минуя приветствия. — Я хочу знать твое слово. Говори! И думай о том, что язык твой — твоя жизнь или смерть!
— Што ж ты хочешь от меня, хакан-бек Козар-ский? — спросил воевода с той усмешкой, которой страшились его друзья и враги.
— Как, ты забыл наш вчерашний разговор? — вскипятился степной властелин.
— А-а, вчерашний, — зевнул Ядрей. — Так то же вчера было!
— Какая разница?
— Так вчарась ты над тьмой-тьмущей воев стоял, а нонче у тя их и четырех тысяч не наберется. Отселева и речь иная.
Беки стояли поодаль, опустив глаза. Только Амурат-хан сердито смотрел на ненавистного толстяка уруса, такого смешного и нестрашного с виду...
— Помоги мне выбраться из Саркела, и я озолочу тебя! Таково было мое предложение, — вынужден был напомнить каган-беки.
— Не-э, друже. Яз на то не согласный.
— Тогда ты умрешь!
— Все к тому придем, — равнодушно ответил Ядрей. — Яз нонче помру, а ты завтра! А мож, наоборот. Только знай, хакан-бек, Святослав-князь с живого кожу с тебя сдерет, коль яз погибну по твоей воле.
— Меня еще победить надо! — криво усмехнулся Асмид, хотя лицо его посерело от страха. — Сто тридцать лет стоит Саркел, и за это время ни один чужестранный воин не ступил в его ворота. Чем каган Святосляб счастливее других?
— Святослав — бог битвы! — гордо выпрямился русский воевода. — Недолго устоит твердь твоя, коль великий князь захотел сокрушить ее!
— Пусть пожалеет своих богатуров! — нервно проговорил Асмид. — В прошлом году, зимой, когда лед сковал реку и путь к стенам Саркела стал доступным, два тумена печенегов сломали зубы об эту крепость! А у кагана Святосляба осталось всего-то десять-пятнадцать тысяч воинов. Стены же эти летом, окруженные водой, неприступны!
— Неприступны? Как знать. Вот когда Святослав-князь на приступ пойдет, так проведаешь, каково испытывать гнев его. Белая Вежа падет через два-три дня! — твердо заявил воевода Ядрей.
Каган-беки Асмид презрительно скривил полные губы, потом отвернулся от русса и надолго задумался...
Амурат-хан едва сдерживал себя от ярости и порывался внезапно вырвать меч и поразить ненавистного уруса. Но хотя он и был твердо уверен в благосклонности к нему кагана, вчерашняя расправа со стражниками все же сдерживала благородный порыв бека.
Остальные ханы молчали, и было видно, что слова предупреждения, высказанные заложником, не минули их ушей...
Наконец каган-беки очнулся от дум:
— Я понимаю, днем выбраться из Саркела незамеченным невозможно: реку и канал стерегут кумвары уру-сов. Уйти отсюда можно только ночью. У тебя, коназ Ядре, есть еще время обдумать мое предложение. — Каган пытливо глянул в глаза заложника. — Но как только темнота опустится на землю, твой язык должен будет сказать: «Да!». Если же с него не слетит слово благоразумия, тогда слетит голова с твоих плеч! Эй, отведите его в зиндан[148]! Во мраке каменного подземелья голову упрямого скорее посетят светлые мысли!
Те же воины, что сторожили Ядрея в юрте, отвели заложника в башню и в корзине опустили в каменный мешок. Все четверо вздохнули облегченно, когда железная створка люка с колокольным громом захлопнулась за страшным урус-шаманом. Они позвали муфтия[149] и попросили его наложить на подземелье заклятие аллаха. Когда мулла сделал это, стражники совсем успокоились.
К полудню воинов сменила другая четверка. Эти уселись в кружок на каменном полу и с азартом предались игре в кости. А первые сторожа разнесли по крепости весть:
