Говоря, Санчо как бы ненароком протянул руку и нащупал мягкий Фелисин бок.
— Хваталки-то прибери! — отстранилась девчонка.
— Уж и пощупать нельзя? — обиделся Санчо.
Фелиса насупилась. Отвернулась.
— Слушай, недотрога. А наследника сеньору Алонсо скоро родишь или нет? Бросили семена в плодородную почву — или покуда не собрались?
— Тебе какое дело? — спросила Фелиса недружелюбно.
— Слушай… Ты что, серьезно хочешь, чтобы твой сын был Дон Кихотом? — пожал плечами Санчо. — Чтобы тащился, как чучело гороховое, на Росинанте, получал тычки и пинки ради какой-то сомнительной славы? Славы дурачка-сумасшедшего?
— Ну, кому как, — усмехнулась Фелиса. — Кому-то все равно, была бы слава, а какая — не важно… Вон, сеньор Мигель Кихано за славой в поход ходил. Глупостей натворил сверх меры, зато потом его узнавали всюду, куда бы ни заявился. Автографы давал, песни про него сочиняли. Песни-то плохонькие, до наших дней ни одна не дожила. Умер счастливым человеком — знаменитостью.
— Откуда ты все это знаешь?
— Это все знают, — засмеялась Фелиса, — это история рода Кихано.
— А ты, стало быть, на славу польстилась? Прилетела, как муха на мед?
— Дурень ты, — поморщилась Фелиса. — Слава, рыцарь, Дон Кихот. Кто тебе сказал, что мой сын попрется в это их шутовское странствие?
— То есть? — Санчо нахмурился. — Он же будет наследник Дон Кихота!
— Должен был мельник моей матушке, — огрызнулась Фелиса. — Мой сын, если только у меня родится сын, будет наследником Кихано. А вовсе не Дон Кихотом. Будет идальго, даже если бастард, а все одно единственный наследник. Я у нотариуса спрашивала.
— У нотариуса? — опешил Санчо.
— За дуру меня держишь? Конечно, даже если Алонсо из путешествия не вернется — есть сейчас способ доказать, что малый — его сын. Берется кусочек кожи трупа — и кровь ребеночка, и под мелкоскопом сравнивается. И тогда дом, титул — все переходит малому. Понял?
Санчо молчал.
— …Фелиса! Это ты?!
Тишина.
— Фелиса!
Издалека, из кухни донеслось:
— Что-о?
— Кто здесь?!
Тишина. Фелиса на кухне, Санчо в конюшне, Альдонсы нету дома. Но кто-то же здесь был? Кто-то шел за ним по пятам? Шепот, возня, странный скребущий звук…
Показалось?
Тишина. Мороз по коже.
Больше всего на свете он боялся утратить рассудок. Отец нынешнего Карраско, старый сеньор Карраско, смотрел ему зрачки, поджимал губы, качал головой и успокаивал — настолько ненатурально и фальшиво, что лучше бы молчал…
Алонсо было тринадцать лет, его одолевали страшные сны. Ему мерещился черный человек, затаившийся под кроватью. Потом сны перешли в явь: дом, прежде знакомый до последней трещинки в пороге, в одночасье оказался населенным чудовищами. Алонсо никого не хотел видеть, замыкался в себе, прятался наедине с собственными страхами. Ему казалось, что учителя к нему придираются, что мать его не любит, что сеньор Карраско хочет засадить его в сумасшедший дом.
— Может, перерастет, — говорил матери сеньор Карраско. Мать утирала слезы.
Он перерос.
Вспоминая потом свои страхи, он не мог не поражаться мужеству Дон Кихота. Попробуй-ка выступить против великанов, даже если великаны существуют в твоем воображении. Все равно для тебя они реально существуют, ты видишь их в мельчайших деталях, от их поступи содрогается земля…
— Дай Бог, чтобы умопомрачение минуло вас, — говорил за неделю до собственной смерти старый Карраско. — Может, и минует… но учтите: вы можете деградировать сразу и бесповоротно, за несколько недель, и только раннее обнаружение и сильные медикаменты могут замедлить процесс. А остановить его, если он вздумает начаться, остановить его не сможет никто на свете… Таков меч, что висит над вашей головой, таков ваш удел. Мужайтесь.
Ему казалось, что предметы на его столе лежат не так, как он их оставил. Может быть, Фелиса обнаглела до того, что полезла к нему на стол?
Он почему-то не стал спрашивать., Хотел грозно прикрикнуть на нее — но в последний момент испугался невесть чего.
С того самого момента, когда он впервые увидел белую фигуру, которой не было на самом деле, которую не видел Санчо — с этого самого момента мелкие, а потом все более существенные странности зачастили одна за другой, складываясь в симптомы.
Ему чудилось, что его окликают по имени. Шепотом.
Он оглядывался.
Нет никого. Тени.
До срока осталось три дня.
Симптомы Складывались в систематическую картину, Алонсо понимал теперь совершенно ясно, что сходит с ума. Медленно, но верно.
Свершилось то, чего он боялся с детства.
«Мужайтесь», — говорил тогда старый сеньор Карраско.
Алонсо мужался. До двадцать восьмого оставалось три дня, а он скрипел зубами и мужался. Время то растягивалось неимоверно, то сжималось так, что день превращался в секунду.
Ему казалось: за ним следят, его ни на миг не оставляют без внимания. Он различал за собой крадущиеся шаги, один раз он смалодушничал, позвал Фелису и велел ей обыскать дом…
Никого, разумеется, не нашли.
Ночью тени ползали по стене, в их пляске виделось мертвое лицо отца, застывшее от горя лицо матери и мутный взгляд сумасшедшего дона Кристобаля.
Сам Рыцарь Печального Образа являлся Алонсо во сне — безумный, с тянущейся по щеке липкой дорожкой слюны.
— Хватит, — хмуро сказал Санчо. — Будет, девка, пошутили — пора и честь знать. Сдается мне, ваш сеньор Алонсо шуток не понимает…
Фелиса удивилась:
— Да? А я как раз куклу сделала забавную, вроде как висельник, хотела сеньору за окошко подвесить.
— Хватит, я сказал!
— Ладно… Не нужен висельник? Жаль. Скажешь хоть теперь-то, зачем тебе все это понадобилось?
Санчо взглянул на Фелису так, что та прикусила язык.
— Алонсо! — ночью Альдонса разбудила его, стонущего. — Алонсо… Это сон. Это всего лишь сон. Перестань… Что с тобой?!
Он прекрасно понимал, что с ним, но сказать Альдонсе не решился.
Болезнь разгонялась, как пущенный с откоса камень. Алонсо видел то, чего не видят другие. Он замечал, как опасно шатается над головой потолок, как проседают трухлявые балки.
