Миссисипи. Хансон и Сьюзи отлично ладили друг с другом.
Миссис Хансон в ванной готовилась к походу, а муж ждал в гостиной, прислонившись к стене. Зеленый ковер был уже покрыт клочьями шерсти Фиша, кота выдающихся качеств. Хлопья серой шерсти со спины и белой с брюха были единственным украшением квартиры. Серая шерсть походила на стремительные дождевые облака, клубящиеся над весенне-зеленой кукурузой Айовы. Белая шерсть была похожа на шапки пены, венчающие волны чайно-зеленого океана у берегов Японии. Хансон был доволен этими образами, но попытался рассказать о них жене и потерпел фиаско. Словом, он взял свои ключи и двинулся вместе с женой в центр города.
Хансон вспоминал все случившееся, как бег во тьме.
Это происходило несколькими месяцами позже, уже почти зимой, в середине ноября. Хансон был совсем другим человеком, чем Хойт Шермерорн, столь внезапно решивший оставить Нью-Йорк. Изменилась и Сьюзи, и, конечно, Фиш. Впрочем, метаморфозы рще не приобрели завершенность. Наверное, они никогда не закончатся — пока Хансоны живут в Новом Орлеане.
«Уж эти мне варианты», — думал Хансон. Он бежал двухмильный маршрут вокруг поля для гольфа в Одюбон-парке. Было около девяти вечера, так что парк казался пустынным, если не считать редких машин, стоявших вдоль узкой дороги под огромными, разлапистыми, увешанными бородатым мхом ветвями темных: деревьев. Хансон только что начал свой ежевечерний бег от фонтана и невидимых во тьме цветочных часов у входа в парк со стороны Сен-Чарльз-авеню. Он сделал первый поворот и бежал теперь от авеню по длинной прямой дороге в сторону Мэгэзин-стрит; впереди манило поле для гольфа. Но поле останется слева от него, а справа потянется длинный узкий сквер, в это время занятый влюбленными парочками. Хансон видел звезды и блестящий пятак Луны, отраженный в пруду, и чуть в стороне — искусственный водопадик. И подумал — как замечал на этом месте каждый вечер: «Господи, сколько же еще я должен бежать!..»
Ему уже больно дышать. Грудь болит так, будто в ней что-то лопнуло. Он хрипит и пытается убедить себя: перестань, перейди на шаг и поймай дыхание.
Каждый вечер он начинал эту схватку, и только изменение личности, которое дало ему устройство в Игровом городке, позволяло преодолеть дистанцию.
Машина — и бог на его плече.
В первобытной тьме Хансон смотрел на звезды. Он любил ночное небо. Здесь, в Новом Орлеане, больше звезд, чем в Бруклине. Он про-жил там в общей сложности почти пять лет, но все эти годы даже мельком не видел своих любимых созвездий. Огни города, пропыленный воздух плюс собственное его нежелание выходить на улицу в Нью-Йорке после наступления темноты мешали наблюдать за звездным небом. Но в Новом Орлеане все было иначе.
Преодолев пятую часть маршрута по прямому участку дороги, Хансон увидел свое любимое созвездие, Орион. Охотник лежал на спине, как раз над купой старых деревьев, словно решил вздремнуть, прежде чем приступить к вечерним трудам. «Прекрасно, — подумал Хансон.
— Надо мной звезды. Изумительно! Особенно если знаешь, как они далеко. Когда подумаешь, что некоторые из них находятся в триллионах миль от Земли, легко ли поверить, что между нами —
Для Хансона звезда была счастливой, и для Сьюзи тоже. То общее, что у них нашлось при первом знакомстве. То, что их свело.
«Какой чистый воздух, — думал он. — Могу разглядеть меч Ориона. Ни разу не видел его в Бруклине. И старина Телец словно придерживает Ориона, упираясь ему в грудь».
Была уже середина ноября, но термометр по вечерам показывал выше десяти. Днем — до двадцати. Хансон с женой часто и счастливо говорили о здешнем климате. Вариант номер 154 дал бы еще градусов пять лишних, но тогда в их квартире не нашлось бы ванны — только душ. Хансоны договорились, что если зима окажется слишком холодной, то лучше обойтись без ванны; тогда они съездят в Игровой городок и возьмут номер 154. Сделать это никогда не поздно.
Грудь у Хансона ныла все сильнее. Бог Гермес, сидящий на его плече, попытался уговорить его остановиться.
— Ты можешь пропустить один день, — сказал Гермес. — Вчера ты отмахал две мили, правда? Тебя никто не видит, так что нет смысла надрываться.
— Я должен одолеть две мили, — отвечал Хансон, громко пыхтя. — Каждый вечер, если что-нибудь не случится. У меня ноги в ужасном состоянии.
— Верно, — согласился Гермес. Он сидел на плече Хансона около уха и шептал в него, как проситель. — Но вчера ты вымотался. До сих пор чувствуешь усталость. Ты ведь устал, правда?
— Ага, — пропыхтел Хансон.
— Лучше бы остановиться, правда?
— Ага.
— Ну так давай!
— Нет.
До сих пор Гермес держался за ухо Хансона, но теперь отодвинулся и раздраженно объявил:
— А мне начхать!
Хансон молчал.
Гермес входил в набор элементов, принадлежащих варианту номер 867: две спальни, расширенные шкафы, пруд, прачечная прямо в здании, тихий район, низкая плата, несколько хороших ресторанов в пределах пешей прогулки, кинотеатр в двенадцати кварталах, личные отношения с несколькими классическими античными богами, желание части обитателей поддерживать свои тела в оптимальном физическом состоянии. По мнению Хансонов у номера 867 были наилучшие условия из всего, что предлагалось в блокноте. Единственный неприятный фактор — боги вмешиваются в жизнь. Но если это станет чересчур неприятным, Хансон или Сьюзи съездят во Французский квартал и выберут другой вариант.
— Ты изменился. Недавно. Со вчерашнего дня, — заметил Гермес через некоторое время, когда Хансон пробежал ровно половину первого прямого отрезка. Это было примерно в трети мили от начала пути.
— Я все время меняюсь, — ответил Хансон.
Теперь начали болеть ноги. Он подумал: неужто сегодня, после стольких успешных пробежек, ему не удастся закончить маршрут.
— У меня накопились изменения за много недель, — добавил он.
— Это все варианты, — сказал Гермес.
— Будь оно проклято. Знаю. Плевать.
— Разве тебя не интересует, что у вас постоянно меняются тела и души? Разве тебя не беспокоит, что сейчас делаешь настоящий ты?
— Я и есть настоящий я, — возразил Хансон. — Я ведь не меняюсь. Изменяются варианты миров, когда я нажимаю кнопку. Прежний я и прежняя Сьюзи переходят от одного варианта к другому. На наши личности немного влияет сам процесс выбора, вот и все.
— Я бы призадумался, к чему может привести такое положение дел, — сказал Гермес.
— И это были бы твои трудности.
— Но стал ли ты счастливей?
— Еще бы, — ответил Хансон. — Конечно.
— Действительно?
— Еще бы, — повторил Хансон. — Конечно.
— По виду этого не скажешь. Ты и прежде не казался чересчур счастливым. Потому-то и сменил имя. Переехал сюда. Если говорить всю правду: я не думаю, что ты хоть на самую малость стал счастливей.
— Меня мало заботит, что ты думаешь, — сказал Хансон.
Флажок на рейке у одной из лунок поля для гольфа помахал ему, вяло маня к себе подобно руке некоего призрака.
— А зря. Я бог.
