считать черного кончика хвостов. Он отослал шкурки скорняку, и тот сделал из них горжетку в подарок матери. Лилиан заявляла, что из всех сотен горностаев, добытых нами, никогда не было подобных этим трем. В то утро ее шею украшали шкурки этих горностаев.
Я возился с джипом — вычистил сиденья и до блеска про тер стекла. Я то и дело входил в дом, громко стуча ногами и бросая выразительные взгляды на часы. Наконец я потерял терпение и спросил: «Ты что, собираешься на прием к королеве?»
— Ведь ты же не захочешь, чтобы Визи увидел меня в брюках и непричесанной?
— Нет, конечно, — согласился я.
Когда мы подъехали к Риск-Крику, Визи уже ждал нас. Я не сразу его узнал. Он стоял подтянутый, как солдат королевской гвардии, в хорошо сшитой военной форме.
— Форма идет тебе, сынок, — сказал я, здороваясь.
— Мне больше нравится комбинезон, — спокойно отве тил он, и по его тону я понял, что это действительно так.
Я поспешил в магазин не потому, что была какая-то необходимость спешить, просто я думал, что Лилиан захочется хоть немного наедине побыть с Визи.
Скоро мы уже были на полпути к дому. Визи сидел за рулем, потому что он всегда водил машину лучше, чем я.
Семь дней отпуска. Но его отпуск начался в тот момент, когда он вышел за пределы учебного лагеря в Онтарио. Он потра тил три драгоценных дня только на дорогу в Риск-Крик. Еще три дня ему потребуется для того, чтобы вернуться в лагерь, так что дома он сможет пробыть только сутки. Но этот день приходился на рождество — самый лучший праздник в году. С моей точки зрения, нам невероятно повезло, что это рождество перед отъездом он сможет провести с нами.
В рождественское утро мы с Визи совершили длинную прогул ку по озеру Мелдрам.
— В этом году на озере, вероятно, около дюжины семей бобров, — сказал я. — Как ты смотришь на то, чтобы пойти пог лядеть?
В действительности дело было не в том, что мне хотелось со считать жилые бобровые хатки. Просто я знал, что перед рож деством Лилиан предпочитала оставаться дома одна и на свободе заняться стряпней. Если же мы были дома, то беспрестанно заглядывали в кухню, поднимали крышки с кастрюлек и даже иногда давали советы. В этих случаях она морщила нос и ворчала: «Ну что может мужчина понимать в приготовлении рождественского обеда? Пошли бы лучше ставить силки на зайцев. Или займитесь койотом, который в прошлую ночь сводил всех с ума своим воем».
В тот вечер мы сидели возле радио и слушали рождествен скую службу из Ванкувера. Лилиан всегда нравилась органная музыка, а теперь орган сопровождал хороший хор. В наших желудках покоилась индейка, рождественский пудинг, рождественский пирог и кекс, и поэтому разговаривать нам было очень тяжело. Я растянулся на кушетке и лежал, полузакрыв глаза. Я мыслен но вспоминал все двадцать два года, что мы встречали рождество в самом сердце тайги. В комнате было тепло и покойно, и звуки церковной службы, доносившиеся по радио, были мягкими и чуть приглушенными. На кушетку вскочил кот и растянулся рядом со мной, громко и удовлетворенно мурлыкая. Его желудок тоже был полон индейкой. Возле горячей печки, положив нос на лапы, лежал Спарк — наша собака лабрадорской породы. Я подумал: «Странно, что этот пес может терпеть такой страшный жар от печки». Желудок Спарка был полон лосятиной, потому что собаки предпочитают лосятину индейке даже в рождество. Визи сидел с книжкой, которую ему подарила Лилиан, и перелистывал страницы. Двадцать два рождества! Подумать только, даже не верится, что прошло столько лет и что мы провели их здесь в лесу. Я открыл глаза, окинул взглядом комнату, посмотрел на Лилиан. Она сидела в кресле возле радио, сложив руки, и слушала службу. И глядя на Лилиан, я понял, что действительно прошло много лет. Только годы могли прочертить на ее лице столько морщин и посеребрить ее волосы. «Кто ты такой — подумал я, — чтобы размышлять о том, что Лилиан начала седеть? Ты сам стал седым, как старый барсук». Скоро мне придется носить очки, потому что этой осенью я уже не мог увидеть стоящего спокойно оленя в лесу на расстоянии ста ярдов. Да, да, я не мог разглядеть оленя, пока он не срывался с места, чтобы убежать. Когда мы поселились на ручье, я мог разглядеть оленя, даже если он стоял за кустом. А теперь волосы Лилиан начали седеть, и мои — тоже. И может быть, весной я отправлюсь на Большую землю и разыщу окулиста, и может быть, он скажет мне, почему я не вижу оленя в лесу, когда тот стоит спокойно, глядя на меня.
Двадцать два года — это большой срок, если все эти годы про житы в глуши, вдалеке от мира. Но если не считать седины в волосах и ослабевшего зрения — это случилось бы с нами в лю бом другом месте, — эти годы были для нас добрыми, и мы в долгу перед ними. Ни один из них не прошел даром — стоило только проехать вверх и вниз по ручьям и пересчитать, сколько семей бобров там живет, чтобы убедиться в этом.
Я снова закрыл глаза. Орган умолк, и теперь священник стал читать проповедь, торжественно и серьезно. Спарк отодвинулся в сторону от печки и снова растянулся на полу. Кот сладко потянулся во сне.
Глава XXIX
В то лето 1953 года мы провели оросительные каналы на луго вину, скосили сено и убрали его на скотный двор. Затем после очень короткого перерыва наступило время копать картофель, собирать овощи и складывать их в погреб.
В ту осень мы не охотились на гусей, хотя у запруд собира лись огромные стаи на отдых перед долгим путем на юг. Лилиан удивленно заметила:
— Эрик, уже два года или даже больше прошло с тех пор, как ты в последний раз охотился на гусей.
— Да, действительно. Ты что считаешь, что мне нужно пойти подстрелить гуся? — спросил я, поглаживая подбородок.
— Нет, — сказала она с ударением.
Лилиан испытывала к гусям нежные чувства. Даже в те годы, когда деньги, отложенные на рождественскую индейку, приходи лось тратить на другие, более необходимые вещи, Лилиан лишь скрепя сердце соглашалась на то, чтобы я подстрелил гуся.
Через некоторое время озера покрылись льдом, а там с севера к нам пришел снег.
— Помнишь медвежьи берлоги? — спросил я, пододвигая стул к печке и шаря по карманам в поисках кисета с табаком и папиросной бумаги.
Лилиан сморщилась.
— Я их никогда не забуду.
— Тебе когда-нибудь было хоть немного страшно? — Я свернул цигарку и закурил.
— Всегда.
— Мне тоже, — сказал я. Затянувшись, я добавил, поддраз нивая ее: — Ты предпочитала бы, конечно, покупать лярд в магазине, не правда ли?
— Теперь, когда у нас есть деньги, конечно.
В ту зиму я поставил мало капканов. Ровно столько, чтобы не слишком засидеться и каждый день проходить на снегоступах три — пять миль.
В марте я немного промышлял ондатру, не слишком много, хотя болота были усеяны хатками. Тоже лишь для того, чтобы размяться. А может быть, и для того, чтобы убедиться, что снегоступы не стали тяжелее, чем пять лет назад.
Зима тянулась долго, как это частенько случалось. Была се редина апреля, когда я одел цепи на все четыре колеса джипа, выкатил его из старой бревенчатой избушки, которую мы прев ратили в гараж, и поехал через луговину, все еще покрытую снегом. Ярдов сто автомобиль мучительно пробирался через снег, затем колеса забуксовали, и мы остановились.
— Мы попали в сугроб, — заметил я, нимало не удивившись.
В глазах Лилиан появилось разочарование.
