людям дано было некое Слово?» (несмотря на явную трансцендентную, даже магическую природу Слова, рука не поднимается написать, что мир «Искателя небес» фэнтезийный). Еще одно «если»: «Что станет с миром, в котором мало железа, а сталь встречается реже, чем медь и золото?». Таковы три источника, три составных части мира, в котором начинается восхождение главного героя, вора Ильмара, к Истине. И именно это восхождение, поиск Небес, стало главной темой романа. Ведь сколь бы ни был «вкусен» мир дилогии, Лукьяненко неоднократно (и скорее всего, умышленно) подчеркивает некую искусственность этого мира.
Собственно, Ильмар-вор не совсем вор. Подобных героев довольно много в мировой литературе. Симпатичный авантюрист, «благородный жулик», в нужную минуту поступающий нравственно, всегда был любим читателем. Однако, несмотря на множество чисто «квестовых» приключений, вполне типичных для героев такого рода, здесь Ильмару уготована еще одна непростая роль. Он должен искать. Бога. Небо. Истину. Или себя?
«Искатель небес» для Лукьяненко весьма необычное произведение. Во-первых, дилогия, особенно вторая книга, писалась довольно долго. Во-вторых, Сергей здесь явно экспериментирует со стилем. Манера изложения, порядок слов в предложениях весьма нетипичны для писателя. Когда писалась первая часть, Лукьяненко раздавал друзьям начальные главы романа, говоря, что это проза некоего молодого автора. Друзья хвалили, и почти никто сразу не догадался, кому принадлежит написанное.
Можно выделить три основные темы в творчестве писателя: чудо, свобода и история будущего.
Несколько раз основой произведений становилась картина нашего общества, современного или недалекого будущего, изменившегося в результате неожиданного «чуда» — будь то нечто мистическое, или неожиданное научное достижение, или визит пришельцев. В «Лабиринте отражений» фактором, изменившим человечество, стало изобретение дип-программы, позволяющей погрузиться в виртуальность даже с самого примитивного компьютера. В дилогии «Звезды — холодные игрушки» и «Звездная тень» группа нищих ученых из МГУ изобретает джамп — возможность на обычной современной космической технике перемещаться сразу на несколько парсеков. И все государства начинают работать на космическую промышленность, а земляне становятся просто космическими извозчиками… В новом романе «Спектр», который скоро выйдет в свет, Земля изменилась в результате прилета инопланетян-ключ-ников, расставивших по всей планете Врата в другие миры и потребовавших сделать доступ к Вратам полностью свободным. Единственной платой за проход на другие планеты становится интересная и нетривиальная история, которую требуется рассказать ключнику. Наше общество довольно своеобразно реагирует на неожиданно свалившуюся с неба свободу перемещения.
Тема свободы также неоднократно поднималась автором. Свободы выбора, свободы личности, общества и последствий такой свободы. В «Звездной тени» мы видим общество, где идеи свободы доведены до абсолютизма. Причем, совершенно естественным образом. Сотни тысяч планет, и каждый может выбрать планету по себе. Воевать за правых и неправых. Убивать. Умирать. Творить. Фермерствовать. Летать. Создавать теплый семейный мирок. При этом оставаясь практически бессмертным. Нужна ли нам такая свобода? В «Лабиринте отражений» свобода совсем другая, но тоже почти абсолютная. Виртуальность позволяет стать кем угодно и делать что угодно. Готовы ли мы к такой свободе? Видимо, нет. Недаром могущественные маги из Дозоров сильно ограничены в применении своего могущества, а роддеры из «веллесбергского» цикла рассказов пусть и свободны, но в чем-то ущербны. Хотя живут в очень симпатичном и добром мире нашего будущего.
Миры будущего у Лукьяненко весьма разнятся. Здесь и Империя, противостоящая Чужим из «Линии грез»; и могущественные земляне, скакнувшие в прошлое и расставившие на планетах храмы Сеятелей, дабы в будущем получить союзников-людей в иных мирах, а себе оставить нетронутый рай, в котором спокойно существуют те же роддеры; и мир «Танцев на снегу», тоже имперский, впоследствии трансформировавшийся в мир «Генома», где преобладают генетически измененные люди-спец… Лукьяненко любит создавать, «строить» в своих книгах интересные миры.
Но популярность писатель заслужил не только миростроительством. Каждая его вещь — многослойна, рассчитана на разные аудитории. Его книги могут читать и дети, находящие занимательный сюжет и героев-ровесников, и взрослые, увлеченные этическими уравнениями, предлагаемыми к решению почти на каждой странице, а эстеты могут получить удовольствие от емкого, метафоричного языка. Лукьяненко прекрасно умеет одной фразой создать настроение, постоянно расставляет в тексте «якоря» — затягивающие, не дающие ослабнуть вниманию. При всем этом писатель постоянно экспериментирует с формой, содержанием, жанром.
Лукьяненко становился лауреатом практически всех существующих сейчас отечественных литературных премий в области фантастики. Премий, вручаемых как профессионалами («Странник», «Аэлита»), фэнами («Интрепресскон», «Роскон»), так и обычными читателями («Сигма-Ф», «Русская фантастика»). И пусть большинство премий субъективны, но когда их так много (а их уже около 20), это о чем-то говорит! Когда человек, искренне любящий настоящую фантастику, еще и умеет ее хорошо писать — тогда и возникает феномен по имени Лукьяненко.
Эстер Фриснер
ЛЮДИ ПОД ДОЖДЕМ
Мы уже почти дома, но небо вдруг темнеет, а свинцовые тучи проворно закрывают солнце. Мои кости посылают тревожный сигнал, на этот раз режущий: наверное, хотят убедиться, смогу ли я еще отличить старую привычную боль, которая всегда со мной, от чего-то новенького. Где-то прокатывается гром, значит, жди дождя. Почти все лето стояла сушь, и нам давно нужен был хороший обложной дождь, но пока дальше кратковременных ливней дело не шло.
Я смотрю в лобовое стекло, наблюдая, как груды кучевых облаков собираются в небе, растут, словно гребень приливной волны. Джина видит, как я уставился куда-то вдаль, хотя машина сворачивает на автостоянку, но явно не предполагает, что я просто глазею в пустоту. Она знает: ум у меня по-прежнему острый, несмотря на то, что телом я дряхлая развалина, в которой бродят призраки воспоминаний. Пусть думает, будто я беспокоюсь, не застигнет ли нас гроза.
— Я сумею доставить вас домой, прежде чем гроза начнется, мистер Соудер, — говорит она. — Но беда в том, что нам в самом деле нужно молоко. Хочешь не хочешь, придется сбегать в супермаркет. Подождите в машине, не возражаете?
Не знаю, что смешнее: когда Джина говорит, что «нам» нужно молоко, или когда спрашивает, не возражаю ли я. Она знает, что последнее время я почти не хожу. Где уж мне рыскать по супермаркету, пусть и держась за тележку… Но она упорно задает тот же самый проклятый вопрос каждый раз, когда оставляет меня на парковке в «линкольне».
Бедная, глупенькая, милая крошка, которая, представляете, действительно ждет ответа. Можно подумать, у меня есть выбор. Можно подумать, ей не наплевать. Можно подумать, всем не все равно.
Интересно, что она сделает, если я открою рот и заявлю, что возражаю. Не хочу ждать. Мне осточертело ждать. Чувствовать, как копчик все глубже ввинчивается в сиденье машины, или стула в докторском кабинете, или кресла перед телевизором. Последние четыре года прошли в ожидании того
