— А когда я волочился в хвосте? Бригадир как командир — всюду впереди, хоть и не на белом коне и без бурки. Забирайте мою пайку, а я из города еще чего-нибудь принесу.
— Вот это дело! Я сейчас к нам в комнату забегу — и к ребятам, в столовую. — И он, широко улыбаясь, зашел в общежитие.
Секретный объект № 1, наша стройка, находится на полуказарменном положении: он обнесен высоким забором с колючей проволокой поверху, на воротах — вооруженная военизированная охрана. Чтобы выйти за территорию, требуется увольнительная, подписанная заместителем начальника титула или начальником отдела кадров. Только начальники щитов имеют право беспрепятственно покидать территорию — у них постоянные пропуска. Человек, сюда попавший, проходит тройную проверку, но, видно, система дала сбой, раз я здесь. Точнее, меня направили на эту стройку как партийного с шахты на Донбассе. А как же — воевал с белополяками, участвовал во взятии Крыма, был ранен, долго лечился в госпитале, уехал на Донбасс по партийной путевке.
Вот только эта биография не моя — из прошлого у меня случайно сохранилось лишь имя. Как это бывает, разговорился на вокзале с одним, за казенкой он всю свою биографию и выложил. Мне понравилось, что один-одинешенек он на белом свете, а последствия серьезного ранения не давали ему шансов жениться и иметь детей. Ну зачем такому жить — небо коптить?
Я ему и помог преставиться, обзавелся документами и поехал по путевке поднимать из разрухи шахту. А остальное заслужил своим трудом: себя не жалел, чтобы и тени подозрения ни у кого не возникло. Почти двадцать лет прожил под чужой фамилией, уже и сам к ней привык. Но, видно, все же случился прокол, раз явились сюда по мою душу. Только странно как-то: послали за мной девчушку, а не конвой. Может, все же сомневались? Да и Маша об этом говорила… Выходит, сдали у меня нервы — зря я девчушку…
Нет, все правильно. Не фотографировался я в гимнастерке, разве в империалистическую, когда уходил на фронт в семнадцатом году. А больше не снимался, хотя была возможность, когда создали уездную республику, которая с небольшими перерывами просуществовала два года. Потом прятались по лесам, но я же не дикий зверь! Ушел в город, связался с уголовниками, справил кое-какие документы. Вовремя ушел — вскоре атамана поймали и шлепнули. А я годами прятался, находился в бегах, нигде долго не задерживался, но понимал: везение рано или поздно закончится — надо где-нибудь осесть. Вот тогда и подвернулся Степан Кузьмич, и мне больше всего понравилось, что имя остается мое, настоящее — Степан. Выходит, пришли с фотографией настоящего Кузьмича, который уже много лет отдыхает на небесах. Всего несколько месяцев я не дотянул, чтобы справить годовщину новой биографии — двадцать лет. Май, радостный праздник всех трудящихся, никогда мне не нравился, в его названии мне слышалось слово «маяться». Вот теперь, двадцать второго мая 1941 года я вновь отправляюсь в бега, начинаю «маяться».
Прожитые почти безмятежно двадцать лет не притупили у меня чувства опасности: я всегда думал о худшем и готовился к нему, так что необходимость бегства меня не застала врасплох. В высоком деревянном заборе имелся тайный лаз, и не один. Сделаны они были не мной, а любителями самогонки, которая продавалась из-под полы в ближайших селах: Пирогово и более дальней Мышеловке. Нашу стройку окружала девственная природа Жукова острова, которую лишь мы слегка растормошили своим строительством.
Я шел быстрым шагом в сторону города и просил судьбу и в этот раз дать мне шанс спастись. Если Ефим не заметит под кроватью тела Машки, если Терентий Сергеевич не спохватится, что я долго не иду, если его гости обладают железным терпением и еще не дали команду искать меня на стройке и за ее пределами… Слишком много «если», а до города с десяток километров будет. Два часа пешком, а столько времени у меня нет!
Разделся до исподнего, связал одежду в узелок, вспомнил о Боге — перекрестился, прочел «Отче наш» — вошел в реку. Вода еще прохладная, далеко не для купания, и Днепр здесь широк — с километр будет, но это мне на руку — вряд ли станут меня искать на левом берегу, пустынном, сплошь песчаном. А плаваю я как рыба, вот только бы тело не сковало холодом. Узелок с одеждой закрепляю на голове брючным ремешком — плыть неудобно, приходится держать голову высоко. Но это не так страшно, как обжигающая холодом вода. Не выдержал и перешел на «саженки» — не так холодно, но узелок промок насквозь и стал тяжелым. Не смогу переодеться в сухое, когда достигну противоположного берега.
«Еще надо до него доплыть, а впереди ширь реки, течение, возможны водовороты». Гоню мысли прочь, и, чтобы не потерять надежды, видя далекую линию противоположного берега, плыву с закрытыми глазами. «А вдруг плыву вдоль, а не к берегу?» — пугает мысль, открываю глаза — противоположный берег еще далек, но все же стал ближе. Закрываю глаза и вновь «саженками» — так уходит больше сил, но тело не полностью застывает. Хорошо, что исподнее у меня шерстяное — хоть немного, но сохраняет тепло.
До берега добираюсь уже полностью обессиленный, окоченевший от холода, бреду по колено в воде, тело бьет дрожь. «Эх, костер бы развести! Опасно — на дымок могут наведаться непрошеные гости».
Уже на песке меня, обессиленного, выворачивает наизнанку — отползаю от собственной блевотины. Нет сил одеться, делаю это через не могу. Мокрая одежда не дарит тепло, и зубы непроизвольно начинают отбивать чечетку. Может, все же развести костер? Иначе околею от холода. Собрал хвороста, но разжечь не сумел — спички отсырели. Куда ни кинь — всюду клин. Уставшее тело просит отдыха, но я через силу встаю и иду, энергично размахивая руками, чтобы хоть как-то согреться. Холодный ветерок пронизывает меня в мокрой одежде насквозь. Если меня не поймают и не расстреляют, то наверняка загнусь от воспаления легких.
Леонид проснулся, но продолжал лежать, находясь под впечатлением посетившего его сновидения. Этот сон странным образом перекликался с предыдущим, где также фигурировал Степан, застреливший своего давнего товарища, однако на этот раз он, Леонид, принял его обличие.
Что это за последовательная фантасмагория сновидений, привязанная к давним временам? Происходили ли эти события на самом деле в прошлом или это лишь ночные фантазии?
Он встал, потянулся, раздвинул жалюзи — в окно заглянуло яркое раннее солнце, которое, казалось, изгоняло все дурное, к чему прикасались его жаркие лучи. Богдана сразу подала голос:
— Чего тебе не спится в такую рань? Только шесть утра. Или ты уже навострился сбежать от меня?
— В последнее время снятся кошмары, которые связаны между собой, словно фильм с продолжением. Узнать бы, к чему они снятся, — задумчиво произнес Леонид.
— Самый большой кошмар — когда мужчина не замечает находящуюся рядом красивую женщину в эротическом белье, — капризным тоном сказала Богдана и откинула одеяло.
Ее розовое тело просматривалось сквозь полупрозрачное белье, а Леонид вдруг вспомнил Эльвиру, ее тело, ласки, и так ему захотелось испытать все это вновь! Острое желание поднялось снизу, заполнило его, и он даже слегка прикрыл глаза, чтобы справиться с ним.
— Иди, милый, сюда, согрей женушку, околевшую от холода на супружеском ложе, — нежно заворковала Богдана, почувствовав его состояние, но отнеся его на счет своих чар.
— Зачем женщины, одеваясь, обнажаются? — спросил он, когда Богдана, не дождавшись реакции мужа, нетерпеливо потянула его в постель.
— Полная обнаженность в конце концов приедается, а тайна долго от себя не отпускает. Поэтому вы рыскаете, как голодный Сирко, по чужим спальням, думая найти там что-то особенное, отличающееся от того, что имеете. А на самом деле… — Она прерывисто дышала, устраиваясь на нем, освобождаясь от того немногого, что было на ней.
— Тайна манит, тайна губит, — едва слышно проговорил Леонид, прежде чем отдаться ласкам Богданы.
Он закрыл глаза и представил Эльвиру: впрочем, какая разница, если он сейчас займется сексом с Богданой? Ведь острое желание будет удовлетворено, и он сможет полностью переключиться на работу. А Эльвира — это лишние хлопоты, а возможно, и неприятности.
«Интересно, а что чувствует женщина, когда спит с разными мужчинами, испытывая и с тем и с другим оргазм? Есть ли разница, если результат один и тот же?»
Когда у них все закончилось и Леонид мылся под душем, обдумывая планы на день, он все же решился после встречи с Ксаной навестить вдову художника, убеждая себя, что это не будет связано с сексом. Но в глубине души он знал, что сам себя обманывает.
