Лик Девы

поделиться с кем-нибудь своими переживаниями, спросить совета, но среди друзей не находила такого человека. Постоянно думая о Кирилле, Маша изводила себя, но ничего не могла с собой поделать.

Глухая ночь стала ее подругой. Маша уединялась в кухне, кутаясь в теплый махровый халат, хотя на улице в полном разгаре была весна, и на нее нисходило творческое озарение. Желая выразить остроту своих чувств, глубину душевной боли, она начала писать стихи. Она не знала, хорошие они или плохие, но шли они от ее изболевшего сердца.

Плачет небо. Мне в такт
Дождь-слезинки летят.
Дождь-слезинки одни только знают,
Как хочу, чтобы ты
Воплотил все мечты,
Только рядом с тобой я весь мир обнимаю.
Бог меня наказал,
А за что, не сказал,
Я терзаюсь в раздумьях, догадках.
В чем же виновна я,
Что влюбилась в тебя,
Что кружусь в лабиринтах, загадках.
Ты меня отпусти,
Если можешь, прости,
Что взаимной любви я хотела,
Рану сердца мою,
Я слезою залью,
Чтоб душа моя больше не пела.
Когда буду одна,
Справлюсь с болью сама.
Не мани меня больше, не мучай,
Я хочу очерстветь,
Все забыть и стереть,
Будто сон это был, а не случай.

И пошло, и поехало. Поэтическое вдохновение каждую ночь требовало воплощения на бумаге. От недостатка сна Маша похудела, ее одолевала слабость, ноги казались ватными, а каждая мышца была натянута, словно струна. Приходя домой, Маша изо всех сил старалась поскорее уснуть, чтобы не ощущать, не слышать стонов и криков своей души.

Как бы поздно она не легла спать, но в три часа ночи словно срабатывал будильник, и бессонница мучила ее до утра, и лишь когда надо было идти в универ, приходил сон, вынуждая прогуливать первые пары. Маше непременно хотелось увидеть свои стихи напечатанными в журнале, но предварительно она решилась показать их Ирке, узнать ее мнение. Прочитав стихи, та безапелляционно заявила:

— От них прет нафталином и декадансом. Возможно, в каком-то журнале для женщин их напечатают их, но это не фонтан, и я постеснялась бы под ними подписаться своей настоящей фамилией.

Хоть Маша подозревала, что Ирка на самом деле не знает истинного значения слова «декаданс», но прислушалась к совету, найдя альтернативу печатному изданию — интернет. Маша открыла свою страничку в блогах, и, прикрывшись выдуманным именем, выставляла на ней свои стихи. Но видно писать стихи у Машки получалось не так уж плохо, как их критиковала, что Ира вышла с неожиданной инициативой.

— Старик Фрейд правильно определил: миром правит секс. Поэтому твои стихи должны быть пронизаны откровенной эротикой. Творя их, ты облегчишь свою душу, выплеснешь эмоции, избавишься от невротического компонента.

— А что это такое? — поразилась медицинским познаниям подруги Машка.

— Не знаю, но подозреваю, что ничего хорошего, — призналась Ирка, ни капельки не смутившись.

Освоение нового направления в поэзии забрало у Машки весь остаток сна, пресытило кровь адреналином и заставило ее ужаснуться, прочитав свое творение при свете дня.

Подойду к тебе я близко
Наклонюсь я низко-низко.
Я, играя и балуя,
Древо жизни поцелую,
Наслаждаясь твоим стоном,
Что звучит волшебным звоном,
Буду я тебя ласкать.
Страсть желанья не унять.

Но Ирка пришла в восторг, сделала заказ на новое подобное произведение, и даже дала некоторые ключевые слова. Однако, Машка категорически отказалась, сказав, что не может и не хочет писать под заказ, а будет только то, что идет от души.

Маша жаждала встретить Кирилла и верила, что это обязательно произойдет. Возможность встретить человека в трехмиллионном городе весьма невелика, а каждый экспромт требует тщательной подготовки. Она неоднократно перед зеркалом, когда была дома одна, проигрывала сцену возможной встречи с Кириллом и даже подготовила для себя текст с красноречивыми недомолвками и замаскированными намеками.

Единственное, что она знала о Кирилле, так это то, что он работает в коммерческой фирме, расположенной на улице Саксаганского, в здании, где первый этаж занимает итальянский ресторан. Поэтому, она часто оказывалась на той улице, неспешно прогуливалась возле приземистого старинного четырехэтажного здания, чудом сохранившегося и стоявшего в окружении современных, более высоких собратьев. Один раз даже зашла в этот ресторан, с удовольствием отведав настоящий капучино, не имевший ничего общего с эрзацем в красочных пакетиках, носящих такое же название. К ее глубокому сожалению, все эти вылазки заканчивались ничем.

Но когда чего-то очень хочешь, мысль материализуется, и Маша встретила Кирилла, но не там, где искала, и не тогда, когда желала, и была не в том, в чем хотела, и не с лучшим цветом лица после бессонной ночи. Утром, спеша на экзамен, в толчее метро, она прошла бы мимо, не заметив его, если бы он сам ее не остановил.

— Привет! — Кирилл замялся, очевидно, вспоминая ее имя.

— Привет, Кирилл! — растерявшись, ответила Маша, забыв все заранее приготовленные для такого случая слова, многократно мысленно проигранные.

— Как дела? — спросил он, ничего не спрашивая, видно так и не вспомнив, как ее зовут.

— Нормально, — так и не придя в себя, ответила Маша, ничего не отвечая. — А у тебя как?

— Все хорошо. — Посмотрев на часы, он нахмурился и сказал: — Надо спешить, опаздываю. Пока.

— Счастливо, — произнесла она, и Кирилл, повернувшись, растворился в толпе.

«Дура!» — через мгновение обозвала она себя и решила, что необязательно торчать, как столб, под дверьми аудитории, где принимали экзамен, переживая и сопереживая, ведь можно прийти и под конец. Решительно развернулась и вклинилась в толпу.

Движение людей в подземелье метрополитена в час пик напоминает поток горной речки, втиснутый в