поняли, объяснили доходчиво — выпороли самых горластых и тех, у кого в хате нашли вещи из разграбленного имения, то есть всех без исключения мужиков. После этого мужики с облегчением перекрестились — «пронесло!», так как в соседнем селе пару заводил без лишних разбирательств вздернули на деревьях. Прижимистые германцы даже виселиц не стали строить для таких смутьянов.
В Ямках обошлось без смертоубийства благодаря заступничеству местного помещика Радисного, человека просвещенного и либерального, но не до такой степени, чтобы полностью простить селян за разграбление поместья.
Офицер дотошно проверил у Василия документы на раскопки и потребовал предъявить ему находки, с помощью переводчика придирчиво сверив их с записями в полевом журнале. Глиняные черепки, изъеденные ржавчиной мечи и наконечники стрел его разочаровали, и он, презрительно обозвав Василия свиньей, несмотря на то что тот был весьма тощ, хотя и ростом с каланчу, удалился, ничего не взяв. Василий только тогда спокойно перевел дух, так как гнева профессора боялся больше, чем немецких шомполов. После ухода германцев крестьяне втихую переговорили между собой, пожалев, что раньше не догадались имение сжечь, а либерального помещика утопить в пруду, — тогда бы и землю некому было возвращать. Но теперь делать этого было нельзя — германец больно лют. Потеря земли озлобила крестьян, и они стали недобро поглядывать на археологов из Киева, то и дело вызывая их на политические словесные баталии, а потом взвинтили цены на продукты и за работу, когда требовалась их помощь.
Василий ввел для членов экспедиции жесткий режим экономии, и тут подоспело сообщение о том, что немцы разогнали Центральную Раду, а нескольких бывших министров будут даже судить.
Несмотря на оптимизм Василия и уговоры, сразу несколько студентов отправились домой, а к исходу второго месяца в экспедиции осталось двое — Василий и его помощник Николай. Последнее письмо от профессора было получено месяц назад, тот сообщил, что есть надежда получить деньги от правительства Скоропадского, поэтому ни в коем случае не сворачивать работы, а он, как только утрясет финансовые вопросы, незамедлительно приедет. При всем своем желании Василий не мог покинуть раскопки, так как отвечал за множество привезенного с собой инвентаря, а вдвоем доставить его обратно было невозможно, да и денег на это не было. Василий и Николай продолжали ходить на раскопки, но уже особо не старались, понимая бесполезность своих усилий и ощущая грозное дыхание наступившего времени перемен. Теперь они в полной мере смогли оценить мудрость высказывания древнего китайского мудреца: «Нет ничего хуже, чем жить во времена перемен».
Местные крестьяне, люди практичные и интуитивно мудрые, снова изменили к ним свое отношение, оставив враждебность и перейдя на ехидство и насмешки, будто перед ними были юродивые. Порой они развлекались тем, что приходили на раскопки и, присев на корточки и закурив самокрутку самосада, в клубах вонючего дыма мудрствовали обо всем на свете, пока красные от злости, но молчавшие Василий и Николай упражнялись с лопатами. Особенно в этом усердствовал Тимоха — хозяин дома, где они квартировали, с легкой руки которого их прозвали «ерологами». Тимоха был невысоким костлявым мужичком с побитым оспой лицом и необыкновенно мощным голосом как для такого неказистого тела. В отместку археологи прозвали его Шаляпиным, на что тот чрезвычайно обиделся, несмотря на то что сравнение со знаменитым басом России должно было бы ему польстить.
Однажды археологов накрыл весенний ливень — и не дождь, и не град, а что-то среднее. Чертыхаясь, мокрые, они добежали до натянутого между деревьями брезента и спрятались. Желания продолжать работу у них не было, они мечтали поскорее оказаться в доме и для начала выпить по стопке самогонки из наполовину полной бутылки, недавно купленной у Тимохи по баснословной цене. Когда закончился дождь, они вернулись на место раскопок и собрали лопаты, кисточки, совочки, сняли спасительный брезент, пропитавшийся влагой и поэтому плохо сматывающийся в рулон, сразу многократно утяжелившийся. Оставлять здесь ничего было нельзя, так как крайне хозяйственные крестьяне любой вещи нашли бы применение.
Василий захотел сходить по малой нужде и, так как был человеком интеллигентным, решил для этого использовать дальний прошлогодний ров, заброшенный ввиду бесперспективности. Только он стал на край траншеи, готовясь спрыгнуть вниз, как влажный грунт мягко поехал под ним, и не успел он сообразить что к чему, как оказался внизу, пребольно уткнувшись носом в противоположную глинистую стенку. Чертыхаясь и кляня себя за свою воспитанность некультурными словами, Василий попытался привести в порядок выпачканную глиной одежду, что в таких условиях было делом невозможным. И тут он заметил, что вызванный им оползень приоткрыл край известковой плиты. Почувствовав, как участилось биение сердца в ожидании чуда находки, он позвал Николая, и вдвоем они углубили яму и расчистили плиту. Теперь уже не было никаких сомнений: перед ними какое-то сооружение, сложенное из неровных известковых плит, похоже, очень древнее.
Находка их чрезвычайно заинтриговала, и когда стемнело, они остались здесь ночевать. Опять развесив между деревьями брезент, они полночи просидели у костра.
На рассвете вновь принялись за работу, не чувствуя усталости, горя желанием поскорее узнать, что скрыто за этими плитами. К полудню им удалось расчистить сооружение настолько, что они даже попытались сдвинуть верхнюю плиту и заглянуть внутрь, правда, безрезультатно.
Тут пришел Тимоха, обеспокоенный ночным отсутствием постояльцев, которые вносили некое разнообразие в его жизнь хотя бы своей, по его мнению, недоумковатостью. Увидев, что откопали «ерологи», он крайне заинтересовался находкой, забыв об ожидающих его дома делах. Попытки археологов отвязаться от непрошеного свидетеля не увенчались успехом, Тимоха даже предложил свою помощь бесплатно. Поразмыслив, археологи поняли, что Тимоху домой лучше не отправлять, иначе сюда вскоре прибежит половина села, а вслед за ней и другая. Тимоху загрузили земляными работами, а Николай сам сходил за керосиновой лампой. Когда он вернулся, они общими усилиями сдвинули плиту, и Василий, на правах первооткрывателя, проник внутрь. Через мгновение из подземелья раздался вопль, от которого у Николая и Тимохи застыла кровь в жилах. Они уже собирались прийти Василию на помощь, решив, что он обнаружил там нечто ужасное, когда показался он сам, сияющий, и торжествующе произнес:
— Это погребение воина! И похоже, что скифа!
При свете лампы Василий обнаружил в подземелье человеческий скелет, среди костей которого было разбросано множество золотых бляшек со звериными ликами, видимо ранее украшавших его одежду, истлевшую за такое длительное время. На черепе чудом держалась царская диадема с каплевидной пластинкой посредине, на которой было что-то изображено. На шейных позвонках лежала массивная золотая гривна, на костях рук — золотые браслеты, фаланги пальцев украшали кольца и перстни. Рукоятка меча, по форме акинака, была отделана золотом, как и потир со стрелами. У изголовья находились два погребальных золотых сосуда-ритона и чаши. Плечевые кости воина были раздроблены, и это указывало на смерть от страшной силы удара. Несмотря на обилие золота, что свидетельствовало о высоком статусе покойного, Василий сразу почувствовал, что здесь что-то не так. Украшения и вооружение были подобны царским, но захоронение очень отличалось от царского своей скромностью и, видимо, поспешностью при погребении. Электровые диадемы попадались в скифских захоронениях, но в основном они были частью украшения женского головного убора, а эта изготовлена из чистого золота, весила не менее двух фунтов и принадлежала явно мужчине, судя по остаткам убранства, оружию и более мощным костям скелета. Не сопровождали этого воина в Нижний мир невольницы, телохранители; погребальных предметов, должных служить ему в подземном мире, было очень мало; не был насыпан поверх могилы земляной холм. Все указывало на то, что хоронили этого скифа тайно и поспешно, хотя было известно, что даже тело простого кочевника-номада на протяжении сорока дней родственники возили по всем скифским селениям, а в могилу к нему клали множество необходимых в Ином мире предметов. В боковой нише обнаружили лишь череп лошади с золотыми украшениями, оставшимися от истлевшей уздечки.
Василий пришел к выводу, что этот скиф занимал важное место в иерархии скифского царства, но затем в силу каких-то обстоятельств, возможно, борьбы за власть, был убит и тайно похоронен близкими друзьями или родственниками, которые не смогли в полной мере совершить погребальный обряд. На пластинке диадемы был изображен бородатый мужчина, стоящий в просительной позе перед сидящей женщиной с зеркалом в руке. С внутренней стороны диадемы они увидели надписи на древнегреческом, и Василий прочитал:
— Базилевс Скил, Агаст.
— Василий Иванович, это тайное захоронение скифского царя Скила, о котором упоминал Геродот, —
