место на корабле интервентов, как сделали Шмуклеры и Цуккерманы?! Теперь сидел бы себе в Париже и немного торговал, а здесь трясусь от каждого стука в дверь.
— У меня есть одна очень дорогая вещь, я хотел бы ее продать. — Прохора не интересовали чужие проблемы, и он оставил сетования старого ювелира без внимания.
— Дорогая вещь… Кому сейчас нужны дорогие и ценные вещи, Прохор Ефимович? Вот кушать надо каждый день, а дорогая вещь — зачем и для чего? Или бандиты заберут, или красные, те же бандиты. Скажите, зачем дорогая вещь, если ее нельзя никому показывать?
— Это царская корона.
— Зачем мне царская корона? Щеголять по субботам в синагоге? — развеселился Либерман.
— Нет так нет. Каждый товар имеет своего покупателя.
— Откуда корона несчастных Романовых могла взяться здесь?
— Это очень древняя корона. Вот она. — Прохор достал из вещмешка полевую сумку, а из нее диадему.
Старый ювелир в первый момент даже скривился:
— Это в наше время называется короной? — Он вертел ее в руках, внимательно рассматривая. — Во сколько же ее оцениваете, Прохор Ефимович?
— Меняю по весу на золотые «николаевки».
— Ну вы и загнули, Прохор Ефимович! — возмутился Либерман. — Сравнили стоимость золотого лома и николаевских золотых рублей!
— Археолог говорил, что она бесценная.
— Говорите, археолог? — Либерман задумался.
Он никогда не покупал кота в мешке, но интуиция подсказывала ему, что, возможно, этот золотой обруч очень ценен, и он не решился отправить восвояси григорьевского бандита. Ювелир вспомнил, что в соседнем доме живет преподаватель гимназии Куковецкий, теперь оказавшийся не у дел — история, которую он преподавал, не устраивала новую власть. Либерман послал горничную за бывшим учителем и попросил, чтобы тот пришел незамедлительно, пообещав оплатить его услугу, а сам напоил Прохора чаем с черствым пирогом, все время сетуя на ужасную дороговизну жизни.
Куковецкий, высушенный и согнувшийся под обрушившимися на него житейскими невзгодами человечек, в старом, потертом костюме-тройке, подслеповато морщась, сразу достал из кармана футляр, из которого бережно извлек очки, старательно протер стеклышки кусочком фетра и только после этого произнес:
— Чем могу служить, господа?
Либерман до его прихода успел рассказать Прохору, что Куковецкий вечно попадает на улице в переделки, из-за чего уже лишился пенсне и двоих очков. Эти были последними, поэтому, несмотря на сильную близорукость, он пользовался ими в исключительных случаях.
— Харлампий Модестович, будьте любезны, посмотрите эту вещичку, но очень внимательно, и дайте по ней свое заключение. — Ювелир протянул вошедшему диадему.
— Любопытно, — сказал человечек и, чуть ли не уткнувшись носом в золотой обруч, исследовал его, время от времени повторяя одну и ту же фразу в разных вариациях: — Любопытно… Очень любопытно…. Весьма любопытно… Довольно-таки любопытно… Да-с, любопытно.
Своей медлительностью Куковецкий раздражал Прохора, но он ничего не мог сделать, понимая, что от мнения этого человечка будет зависеть решение ювелира.
Наконец тот вынес свой вердикт:
— Если это не подделка, чем нередко грешат умельцы, живущие в нашем городе, то эта вещичка поистине уникальная. Да-с! Имя скифского царя Скила известно по истории Геродота. Но только это не царская корона — у скифов ее не было. Да-с.
Задав несколько вопросов, Либерман рискнул и купил диадему в десять раз дешевле, чем просил Прохор.
— Только по доброте душевной, помня о вашей услуге, пошел я на эту сделку, Прохор Ефимович, — объяснил Либерман свой поступок, спеша поскорее выпроводить гостя за дверь и отправить древний золотой обруч, приобретенный почти задаром, к остальным сокровищам в тайник.
Мысли об удачной сделке прервал тяжелый стук во входную дверь, заставивший его побледнеть. Он прокрался к двери, и всякие сомнения уничтожил громкий голос:
— Немедленно откройте дверь! Приказываю вам именем революции!
— Они там-с! — послышался подхалимский голос дворника. — Не иначе как переодетый офицер-с! Бить трудового человека по рылу!
Либерман, увидев, что в руке у Прохора появился наган, чуть не грохнулся в обморок. «Вот и выгодная сделка! Только стрельбы здесь не хватало!» Ювелир молча увлек Прохора в конец коридора, откуда лестница шла вниз, и шепотом сообщил:
— Спуститесь в лавку, там двери изнутри закрыты лишь на запор, и немедля уходите, а то подведете себя и меня! — И он поспешил к входной двери.
— Иду, иду! Подагра замучила проклятая — ноги словно чужие!
Прохор тем временем быстро спустился и вскоре оказался на улице, держась настороже, готовый в любой момент выстрелить, но обошлось. Он растворился в толпе — улица была очень оживленной, и когда через четверть часа дверь лавки вновь распахнулась и двое молодых людей в кожанках, недавние студенты петроградского политеха, выскочили на улицу, то сразу поняли, что догонять уже некого.
— Вот сволочь бандитская! Ушел! — выругался светловолосый, большой почитатель имажинизма и футуризма.
— Возвращаемся. Далеко не уйдет! — возразил темноволосый. — Поговорим с хозяином.
Зайдя на Привоз, Прохор на один червонец выменял продукты, решив устроить сегодня пиршество, о чем мечтал во время полуголодного пешего путешествия до Одессы. Да и Вера будет с ним поласковее, когда увидит такое изобилие и поймет, что он при деньгах. Только вместо сладкого лафита, который очень любила Вера, он взял водку — хотел напиться до чертиков, чтобы отрешиться от ужасающей действительности, сбросить тяготивший груз постоянной напряженности.
Приближаясь к дому, Прохор не заметил ничего подозрительного, но, проходя через арку во двор, на всякий случай нащупал под пиджаком рукоятку нагана. Во дворе, возле лестницы, на табурете стоял таз, в котором Вера что-то стирала, одетая в открытую белую блузку, подчеркивающую ее красивую грудь. Увидев девушку, Прохор обрадовался и успокоился.
— Сегодня гуляем! — сообщил ей, жадно ощупывая взглядом ее ладную фигуру. — Вспомним прошлые денечки.
— Хорошо, я скоро, — устало улыбнулась ему Вера. — Собирай на стол, а я только развешу постиранное. Дверь в комнату не закрыта.
Уже поднимаясь по лестнице, Прохор пожалел, что не догадался купить у Либермана подарок для Веры — какое-нибудь колечко было бы очень кстати. Тогда и целовала бы его Вера слаще. Судьба ювелира, к которому нагрянули чекисты, его не волновала — тот был уже в прошлом, как и многое в его жизни. Вот только почему-то он жалел, что расстался с золотым обручем, который оказался не царской короной. Обманули археологи. Ему вспомнилось, как несколько раз, когда никто не видел, он примерял золотой обруч и сразу чувствовал себя по-особому.
Да и сны потом снились чудные. Впрочем, зачем ему этот кусок золота? С червонцами сподручнее, на них он может что угодно купить или даже вернуться домой — теперь не с пустыми руками! Фекла, небось, дожидается, истосковалась. «Может, мое счастье там, а не здесь?» — подумалось ему.
Прохор открыл дверь и прошел внутрь темной комнаты — сощурившись, поскольку ослеп после яркого дневного света. Услышал позади шорох, и его рука дернулась к нагану, но было уже поздно. Ему заломили руки за спину и бросили лицом вниз, заставив почувствовать запах пораженных грибком досок пола.
Он ворочался, словно потревоженный медведь в берлоге, пытаясь сбросить с себя навалившиеся жилистые тела, пахнущие потом и ядреным табаком. Сделав неимоверное усилие, он смог встать на колени.
— Чего тут цацкаться с контрой!
