догадках — это значило бы выставить фюрера… — Немец запнулся и покраснел, впервые за все то время, что Люба его знала. — Это значит подписать себе смертный приговор. А если магическим Копьем Лонгина владеем не мы, а наш противник, то исход войны окажется не таким, на какой мы рассчитываем. — Штюрнер тяжело вздохнул — видно, последние слова дались ему с большим трудом. — Как бы то ни было, мы должны быть готовы к любому финалу, а значит, золото нам крайне необходимо. Деньги — это бумажки, имеющие цену лишь в зависимости от политической ситуации в стране, золото — вечно. В последнее время я стал опасаться за сохранность драгоценностей в моей квартире. Ты рассказывала, что здесь у тебя есть старинный надежный сейф — покажи его. Наверное, золото лучше хранить у тебя — даже мои приятели не подумают, что я могу сотворить подобную глупость.
«Доверять мне, матери его будущего ребенка — глупость!» — с огорчением подумала Люба.
Вскоре Штюрнер перевез свое богатство, в значительно меньшем количестве, чем ожидала Люба, зная, сколько золотых вещей к нему попало. Одно из двух: ему пришлось с кем-то поделиться или он имеет еще один тайник. Второе Любе показалось более вероятным, хотя она не исключала, что верно и первое предположение. Среди золотых изделий оказались и незнакомые ей.
— Эта коллекция скифских вещей попала ко мне случайно — подарок от НКВД, — сказал, посмеявшись, Штюрнер, когда увидел, как у нее от удивления вытянулось лицо. — Гестапо была захвачена группа подпольщиков, причастных к взрывам в центре города, и каково было удивление следователя, когда один из них, бывший работник госбезопасности, попросил о встрече со мной — назвал мое имя и звание. Я был удивлен не менее гестаповцев — не знал, что НКВД располагает сведениями обо мне.
Захваченный подпольщик произвел на меня неприятное впечатление — избитый, тщедушный, и как только душа в нем держалась! Но он стойко выдержал пытки, твердя, что говорить будет лишь со мной.
— Моя фамилия Добрынин, зовут Василий Иванович, — прошепелявил он, так как все передние зубы у него были выбиты. — Я лейтенант госбезопасности, оставлен здесь для подпольной работы. Знаю о вашей миссии и то, что вы в прошлом археолог. Я тоже бывший археолог, занимался любимым делом, пока революция не поставила все с ног на голову и мне не пришлось делать то, что противно моей душе. К вам обращаюсь как к собрату по профессии, и это не просто слова. — Он понизил голос. — Если вы выполните мою просьбу, я передам вам коллекцию древних золотых вещей, а там есть поистине уникальная находка! Вам как археологу будет лестно стать их обладателем, даже не учитывая их стоимости.
— Что вам надо? Снисхождения к своей судьбе? Это невозможно.
— Нет, это я понимаю. Речь идет о членах моей семьи — они тоже у гестаповцев. В обмен на их жизнь я готов передать вам коллекцию и рассказать все, что знаю о подполье. Впрочем, вся наша группа и так арестована. — Он пожал плечами. — Я подумал и согласился — и теперь его коллекция у меня.
— Ты спас его семью?
— За кого ты меня принимаешь? — удивился Штюрнер. — Все они понесли наказание, все без исключения. Обман представителя низшей расы, варвара, не считается обманом. А он еще имел наглость считать себя ровней мне, собратом по профессии. — Немец громко рассмеялся.
«Обманом выудить у человека ценности и присвоить их — это он не считает преступлением», — с осуждением подумала Люба.
— Посмотри, какая красота! — Штюрнер показал ей золотой обруч, на концах которого были изображены животные, похожие на львов, только с крыльями. — Эта диадема — корона скифских царей. — Он тут же надел ее себе на голову. — Похож я на царя? А ведь родись я в те времена, мог бы им стать. — Штюрнер сделал жест, как будто рубит мечом. — Это единственная сохранившаяся скифская корона — и она у меня! Ты хочешь спросить, сколько она стоит? Она бесценна. — Тут он задумался и поправил себя: — К сожалению, в нашем мире все имеет свою цену, но у нее она заоблачная! На ней имеется имя скифского царя, известного по хроникам Геродота, — Скил. Но есть и другое — Агаст. Эту диадему нашли в захоронении скифа. Но ее, как и другие золотые предметы, у этого Добрынина отобрали бандиты во время гражданской войны, и лишь чудом она вновь вернулась к нему. Ему удалось разыскать в средневековых документах упоминание о скифе Агасте, отравившем своего отца-царя Октамасада и захватившем власть, но вскоре смещенном и убитом своим дядей, Ориком. Диадема подтверждает подлинность этой истории.
— Ты сказал, что вещи имеют силу, — не боишься, что, надев вещь, принадлежавшую скифским царям, умершим насильственной смертью, накличешь на себя… неприятности? — поинтересовалась Люба.
— Не боюсь — у меня есть амулеты, оберегающие от подобных проклятий. — Штюрнер подошел к зеркалу и всмотрелся в свое изображение. — Не верится, что его носили цари могучего воинственного народа, внушающего страх соседям. Целые орды конных воинов уничтожали все на своем пути — поселения, города, крепости, страны. Иногда мне снятся сны, в которых я вижу всадников в остроконечных шапках и без них, в чешуйчатых кольчугах, с копьями и луками, мчащихся на небольших лохматых лошадях по бескрайней степи, и от топота копыт трясется земля. — Немец неожиданно рассмеялся. — Мои предки, готы, сломали могущество скифов, разгромили их в Причерноморье и образовали свою державу — Gotenreich.
8
Штюрнер не хотел, чтобы о беременности Любы узнали его сослуживцы, и освободил ее от работы в казино еще до того, как выросший живот мог выдать ее положение. Он перестал с ней появляться в людных местах, в ресторанах, и теперь они встречались в домашней обстановке. Любу настораживало, что он стал реже бывать у нее. Успокаивало только то, что золотые украшения, в том числе и скифская коллекция, хранились в объемном сейфе, вмурованном в стену ее квартиры. Это свидетельствовало о том, что Штюрнер доверял ей и что он никуда не денется, ведь золото он любил больше всего на свете.
Теперь Люба смогла больше времени уделять Мише, и ему меньше приходилось находиться в заточении в шкафу. Их отношения стали более дружескими, и мальчик постепенно оттаивал. Она не задумывалась о дальнейших планах на жизнь, решив: как сложится, так и будет.
Зато Штюрнер уже все спланировал и однажды сообщил ей, что его переводят в другой город, куда и она в скором времени переедет со всем добром и где будет рожать. Куда именно, он не говорил, но она предполагала, что это будет Крым — в разговоре Штюрнер часто упоминал Готенбург[58]. Он продолжал грезить о черноморской Готии, о ее сказочных пейзажах.
Из-за предстоящего переезда возникла серьезная проблема — как быть с Мишей? Увидят его свидетельство о рождении — и прямая дорога в Бабий Яр и ему, и ей как укрывательнице. Что касается самой Любы, Штюрнер, возможно, и предпримет какие-то шаги, хотя она в этом не была уверена. В нем одновременно уживались крайний пангерманизм и тяга к накопительству богатств. Особых чувств к ней он не испытывал, поэтому она удивилась, узнав, что он берет ее с собой на новое место службы.
Открыться Штюрнеру Люба не могла — боялась за жизнь Миши. Она не исключала, что немец сочтет смерть мальчика лучшим решением проблемы. Но она должна была что-то предпринять и уже в скором времени. Ей требовалась помощь, но кто и как может ей помочь?
Штюрнер сообщил дату отъезда — через две недели, и она должна была заранее составить список того, что собирается взять с собой из вещей, чтобы он мог его просмотреть. Невзирая на то что Люба жила с ним уже полтора года, изучила его привычки, он все равно оставался для нее загадкой, и она не могла наверняка предугадать его последующие шаги. Поэтому рассказать о Мише она решила, если уж ситуация окажется совсем безвыходной. Ей оставалось лишь уповать на случай, и когда она знала, что в этот день Штюрнер не придет, то с утра до вечера бесцельно бродила по городу в поисках неизвестно чего. Два раза она попадала в облаву, но ее документы, о которых позаботился немец, помогали ей избегать ареста, при этом она кожей ощущала ненавистные взгляды задержанных людей. Один раз она даже явственно услышала: «Немецкая шлюха!» Это ее особо не задело, она вполне понимала чувства того, кто это сказал. А что еще он мог подумать, увидев, как ей, красивой, ярко накрашенной, в новенькой шубке и изящной меховой шапочке, козыряют немцы и ехидно улыбаются полицаи, отпуская ее?
Когда человек чего-то хочет, с этим ложась спать и просыпаясь утром, — это всегда сбывается. Так произошло и у Любы — она неожиданно встретила бывшего киномеханика, своего первого мужчину,
