— Посмотрите, Александр Васильевич! Это просто чудо! — раздался голос Кондиайна. — Этот древний сейд ориентирован точно по сторонам света. Как это возможно, если саами не знали компаса?
— Чудеса только начинаются, а разгадка их скрыта в глубокой древности, — ответил Барченко. — Будем продолжать путь, чтобы дотемна дойти до Ловозера. Уже недалеко.
Чудеса произошли и с гнусом, которого стало поменьше. Зато комаров больше, причем особой породы — очень большие, злобные, спокойно пробивающие своим хоботком полотняную рубашку, так что приходилось укутываться, несмотря на теплую погоду.
На берегу Ловозера, длинным языком вытянувшегося между сопок и берегов, поросших тайгой, обнаружился небольшой поселок — цель экспедиции. Рядом с лопарскими тувами, вежами, здесь стояли русские избы. Прибытие экспедиции вызвало у местных жителей настоящий ажиотаж.
Здешние лопари были несколько другими, чем те, с которыми экспедиция встречалась до сих пор. Одни из них чертами напоминали ацтеков, как отметил всезнающий Кондиайн, другие были явно монгольского типа. Женщины — с выдающимися скулами, слегка приплюснутым носом и широко расставленными глазами. Жили здешние лопари очень бедно. Почти все они были неграмотными, хотя в поселке уже открылась изба-читальня.
Здесь обнаружилась православная церковь, Богоявленская, а рядом с ней — ухоженное кладбище. Неподалеку в избе проживал отец Михаил с очень известной фамилией — Распутин.
Знакомясь с членами экспедиции, он сразу сообщил, что с тем великим грешником, Гришкой, в родстве не состоит. К их удивлению, отец Михаил был еще и председателем недавно созданной кооперации и горячо ратовал за советскую власть, а при необходимости мог и «Интернационал» спеть. Он был очень колоритной личностью, имел свои стада оленей и даже небольшое персональное озеро, прозванное Поповским, в котором удил рыбу, отправляя остальных на Ловозеро. О нем местные жители даже сочинили песенку:
В беседе с местными лопарями узнали интересную вещь: посередине озера находится священный Роговой остров, весь устланный оленьими рогами — жертвами богу Солнца. На него имеют право ступать только шаманы, тойны. Если непосвященный проникнет туда и тронет рога, это к буре или к другому несчастью. Но хуже всего, если это сделает женщина. Тогда несчастье удвоится.
Дальше, за противоположным берегом Ловозера, находилось священное Сейдозеро. На просьбы Барченко побывать на Роговом острове, подкрепленные обещанием поделиться спиртом, лопари ответили категорическим отказом. А потом и вовсе потеряли интерес к беседе об острове Роговом и находившихся там рогах. Спирт, который здесь ценился дороже золота, потерял свою магическую силу — видно, уступил место истинной магии.
Лопари, очень дружелюбный и услужливый народ, были глухи к посулам и просьбам руководителя экспедиции Барченко отправиться на Роговой остров. А члены экспедиции тем временем собирали информацию о случаях заболевания здесь «эмериком». Случаи такие были, и неоднократно. Местные жители связывали их с проделками недавно умершего тойна Данилова, единственного, кто мог посещать заповедный остров Роговой. После его смерти случаев больше не было, но живы его жена и брат, также обладающие силой, способной наслать «эмерик» на провинившихся. Об этом лопари говорили шепотом и с оглядкой.
Дело с поездкой на остров Роговой разрешилось лишь к вечеру седьмого дня, у отца Михаила, за… надцатой рюмкой неприкосновенного запаса спирта.
— Саами здесь православные, крещеные, отец Михаил? — спросил Барченко.
— Православные, слава тебе Господи, — ответил священник, перекрестившись.
— Но если они веруют во Христа, то почему языческие ритуалы? Жертвы приносят идолам, сейдам? Может, они язычники? — поинтересовался Барченко.
— Прав ты! Истину глаголешь: неразумные они и грешники, одним словом, язычники, — согласился отец Михаил.
— Так они православные или язычники? — уточнил Барченко.
— И то, и другое. Господи, открой глаза этим дитятям природы! — снова перекрестился отец Михаил.
— И никак не удастся уговорить их переправить нас на Роговой остров?
— Никак. Они шаманов боятся больше… — Священник взглянул в левый угол, на икону, и пробормотал: Прости меня, Господи, грешного…
— Что же нам делать, отец Михаил? Лето проходит, осенью уже могут быть морозы.
— Молиться Господу. Он, может быть, поможет.
— У тебя ведь есть парусная лодка, отец Михаил. Свози нас на остров. Ты же шаманов не боишься? У тебя Господь защитник! А это придаст тебе авторитету. Съездил на остров, и ничего не произошло.
— А если произойдет?
— От кого я это слышу, отец Михаил? Может, и ты языческие верования признаешь?
— Не признаю. Но живу здесь уже более десятка лет и такого насмотрелся… Особенно эти Даниловы… Ладно, дам вам лодку, сына старшего за капитана — негоже мне у вас кормчим быть. С Богом, давай по последней, пока черт спит!
Утро встретило путешественников хмурой гримасой пасмурного дня. Протрезвевший отец Михаил вместе со старостой Поликарпом пытался отговорить их от поездки или хотя бы перенести ее на более благоприятный день, но Барченко спешил. Свое слово отец Михаил все же сдержал, дал лодку и старшего сына Ивана. Когда увидел, что в лодку садятся женщины, запротестовал:
— Бабы на корабле к несчастью! Оставь баб на берегу!
— Да ты что, отец Михаил! Женщины у нас полноправные члены экспедиции. И ты веришь во все языческие глупости? Да и не корабль у тебя, а лодка… Все будет хорошо, отец Михаил!
— Не к добру это! Хоть пообещай мне, что на остров бабы ногой не ступят, из лодки не выйдут… Сынок мой, Иван, едет с вами — беспокоюсь о нем…
— Хорошо, обещаю.
— Крещеный?
— Да.
— Целуй крест!
— Вот пристал… Смотри! — Александр Васильевич расстегнул гимнастерку, достал висящий на шее золотой крестик и поцеловал его.
— Отъезжаете?
К Барченко подошел морщинистый саами, Данилов, проживающий на Умбозере и прибывший сюда по одному ему известным делам за день до прихода экспедиции. Он был братом здешнего шамана Данилова, умершего недавно. Хотя он не был посвященным тойном, но заговоры знал. Поговаривали, что мог и порчу наслать или сумасшествие, «эмерик». Местные лопари его очень боялись. Барченко предполагал, что, возможно, эта боязнь перенеслась на него из-за умершего брата, настоящего шамана, ранее проживавшего в этих краях.
О шамане вспоминали с почтением и страхом. Рассказывали, что он мог лечить болезни, насылать порчу, отпускать погоду, а однажды, взяв задаток за оленей у шведов (чуди), наслал на них сумасшествие и они уехали ни с чем. Этот Данилов одевался как все лопари и не носил неотъемлемые атрибуты шамана: бубен, меховую шапку с клювом орла посередине, ожерелье из когтей диких животных. У него было широкое, морщинистое, словно печеное яблоко, лицо, выдающиеся скулы и узкие щелки глаз, за которыми прятались черные зрачки.
— Собираемся, — кратко ответил Барченко. Видно, ему был неприятен неожиданный приход местного
