— Ты боялась за него?
— Когда мотылек долго кружит у огня, он может его поколебать.
— Ты заговорила притчами, и на меня сонливость напала. Завтра похороны Евмея. Жаль, что его со мною не будет.
— Навести его в Гадесе.
— Думаю, на земле меня ждет больше дел, чем среди теней. Спи спокойно, Евриклея.
— И ты, Одиссей. Чтоб не было мучительных снов.
— Лучше бы ты мне хороших снов пожелала.
— Хорошие сны ты видишь наяву.
30. На другой день, после погребения свинопаса Евмея, чьи останки сожгли ка костре, присыпали землею да еще придавили тяжелым камнем, и сам Одиссей положил рядом с камнем постуший посох верного старого слуги — итак, после скорбного этого обряда, а также после поминок у бедной хижины умершего, куда слуги Одиссеевы принесли мясо, хлебы и красное вино из дворца, — итак, после обряда печального, но изредка взрывавшегося весельем, когда Одиссей, простясь с Ноемоном, возвращался в окружении родственников, друзей и приятелей домой, — навстречу ему вышла Евриклея и молвила:
— Твой гонец Ельпенор хочет поговорить с тобой.
— У меня для него нет никаких поручений, — хмуро ответил Одиссей, мысли которого еще витали вокруг усадьбы умершего слуги.
На что Ерриклея:
— Но он же не только твой гонец, он еще и родственник, правда, далекий, а все ж родственник. Его дед Еврилох был одним из твоих спутников в преславном плаванье.
— Помню. Это по его наущению его товарищи — хотя муки голода отчасти их извиняют, — перебили на острове Тринакрии быков Гелиоса, за что разгневанный бог наслал на наш корабль ужасную бурю и всех, кроме меня, поразил своими молниями. Я как-то упустил из виду, что мой гонец происходит из Еврилохова рода. Чего же он хочет?
— Я думаю, если он просит выслушать его, он сам тебе скажет.
— Завтра у меня тяжелый день. Я должен проследить за загрузкой корабля.
— Ты с твоим умом решишь его дело и быстро и правильно.
— Много он хочет просить?
— По его меркам, пожалуй, и много. Твоей же мерки я в этом случае не знаю.
— Он совсем молод. И уже многого хочет?
— Чуть постарше Ноемон. У него слава лучшего бегуна.
Одиссей милостиво усмехнулся.
— Ладно, раз он так быстро бегает, пусть прибежит в мой царский зал.
— Твоя воля будет исполнена, — ответила Евриклея.
И действительно, едва Одиссей уселся на богато изукрашенный резьбою трон, створки дверей бесшумно распахнулись, на пороге появился один из стражей и оповестил:
— Господин, твой гонец Ельпенор просит, чтобы ты соизволил принять его и выслушать.
— Пусть войдет, — молвил Одиссей. — Но сперва зажгите светильники, я не люблю, когда в этом большом зале темно.
И молодой гонец, переступив золотой порог, вошел в зал, полный света, хотя и отличавшегося от солнечного, но благодаря множеству светильников и огромных неподвижных статуй, отбрасывавших тени на медные стены, куда более таинственного, чем свет дневной; и хотя он был создан всего лишь людской выдумкой, впечатление было такое, будто входишь в обитель, скрывающую непостижимо глубокие тайны.
Одиссею редко доводилось приглядываться к своему гонцу — приказы или поручения он объявлял в немногих словах, как можно короче, глядя при этом не на того, кто перед ним стоял, а как бы поверх его головы. Поэтому лишь теперь, когда высокий, стройный юноша пружинистым шагом приблизился к нему по мраморному полу, искусно выложенному из красных и черных плит, Одиссей заметил, что юноша красив — удлиненное смуглое лицо, светлые, круто вьющиеся волосы и очень голубые глаза, чистые, слегка косящие, но глядящие смело.
Остановись перед тронным возвышением, Ельпенор поклонился и сказал:
— Приветствую тебя, любимец богов, хитроумный Одиссей. Благодарю, что ты соизволил меня принять, когда того не требуют мои служебные обязанности.
— Тебя зовут Ельпенор? — спросил властитель Итаки.
— Да, господин, — отвечал тот. — Такое имя дали мне, когда я родился.
Одиссей задумался, но в лице его не было печали.
— Это имя мне приятно. Был у меня когда-то товарищ, носивший такое же имя. Увы, он погиб от несчастного случая. И не сойди я с соизволения небес в Гадес и не встреть его у входа в подземное царство, никто бы и не узнал, что с ним произошло, мы не отыскали бы его тела и не могли бы почтить его погребеньем, а значит, он вовек не попал бы в царство теней. Лишь когда я счастливо вернулся на землю, мы смогли, сжегши найденные нами его останки, возвратить ему естественное право человека, дарованные богами всем покойникам.
— Прекрасная история, господин, — сказал Ельпенор. — А меня она особенно волнует, ибо я, хотя еще живой, но в известном смысле тоже стою у входа. Только войти я хотел бы не в обиталище теней.
— И куда же ты так спешишь?
— Предстать перед богом Гименеем. Вступить в брак.
Одиссей посмотрел на него внимательней.
— Твоя девушка такая же миловидная?
— Она во сто крат красивей. Она красивая и умная.
— А не слишком ли ты молод для уз супружества? Сколько тебе лет?
— Семнадцать.
— А ей?
— Она постарше.
— Ба, стало быть, она знает, что делает. Но чего же ты хочешь от меня?
— Моя избранница из твоей челяди, господин. И я тоже твой слуга.
— Вот и будете оба служить мне. Обратись к ключнице Евриклее, она справит вам свадьбу и назначит положенное приданое.
— Это невозможно, господин, — прошептал Ельпенор.
— Но ты же должен знать, что в мое отсутствие она будет здесь госпожой.
— Да, господин. Я это знаю.
— Ну и как?
Юноша поднял голову, голубые глаза его светились чистотой и невинностью.
— Моя избранница и есть Е ври клея. Поэтому мы оба решили, прежде чем ты уедешь, испросить у тебя согласия и благословения. В твоем дворце женихов не будет, господин.
Пожалуй, впервые в жизни Одиссей не знал, что ответить, но все же ответил, да еще так беспечно, будто уже давно приготовил ответ.
— Она будет тебе вместо матери?
Румянец стыда, а может, и возмущения выступил на лице юноши.
— Я мужчина, господин. А она женщина.
— Что она женщина, об этом я давно знаю.
— А меня как мужчину она тоже знает достаточно давно.
Одиссей крепко хлопнул себя по бедру своей широкой, короткопалой рукой.
— Расчудесная история! Да, поразительные дела могут твориться в семье!
— Я ее люблю, и она меня любит.
— Верю.
— Что за беда, что разница в возрасте? Я приношу в брак свою молодость и мужество, она — ум и прозорливость. Конечно, ты меня мало знаешь и лишь своим быстрым ногам и некоторым телесным достоинствам я обязан честью, что стал твоим гонцом и доставляю твои приказания. Но поверь, рядом с
