— Чем он вас?
— Одурманил, — сказал я. Объяснение почти верное и куда более понятное для человека в 1953 году. — Противоядия нет, — добавил я, предвосхищая неизбежный вопрос. — Пройдет само. Просто надо подождать.
А они почти перешли зал. Остальные двое были уже на ногах, и один пересчитывал деньги, чтобы заплатить по счету. Еще минута — и они скроются за дверью.
Я закрыл глаза, не желая смотреть, как они уйдут, испытывая боль, не имевшую отношения к моим парализованным мышцам. Это был мой единственный шанс. И, возможно, единственный шанс Аманды. Я угадал верно, я правильно разыграл ситуацию, и дурацкая секундная небрежность погубила все.
Затем сквозь тупость разочарования, упреки в собственный адрес и жалость к себе начало пробиваться что-то иное. Музыка. Музыка вновь изменилась.
Это по-прежнему была песня Аманды — во всяком случае ее лейтмотив, но все остальное полностью преобразилось. Жаркая надежда перешла в нечто безобразное, нечто жесткое и холодное, горькое и язвящее. Уэлдон чувствовал: произошло нечто ужасное, хотя, конечно, не понимал, что именно.
И обвинял меня, категорически и бесповоротно.
Но ведь я сделал все, что мог, черт побери, если учесть, что мне все время приходилось балансировать на краю пропасти. Или он этого не видел? Или ему было попросту все равно?
Ему было все равно. В этом заключалась суть. Он же всего лишь музыкант, пианист в баре, который не удерживается на одном месте дольше недели. И он берется судить меня? Да как он смеет?!
Я стиснул зубы от ударов музыки, чувствуя, как собственное сердце выстукивает тот же приговор. Я знал: Уэлдон смотрит на меня — и догадывался, с каким выражением. Мне отчаянно хотелось повернуть голову, посмотреть ему прямо в глаза. Если бы я мог обрести язык, чтобы зарычать и дать сокрушительный отпор его ханжескому самохвальству! Моя рука дернулась, чтобы пощечиной стереть презрение с его лица…
И вдруг я перестал дышать.
МОЯ РУКА ДЕРНУЛАСЬ?
Я попытался еще раз. Рука немного приподнялась.
Ноги подергивались.
Я повернул голову — теперь я мог ее повернуть! — и взглянул на Уэлдона.
Да, он смотрел на меня, но не с презрением, как вообразил я. Его лицо было напряжено, его глаза горели яростью и решимостью, которые теперь овладевали моими стремительно расслабляющимися мышцами.
Он молчал, может быть, опасаясь нарушить чары. Я тоже не сказал ни слова, и по той же причине. Как и с Амандой, он нашел путь слить свою музыку с моей душой, накачал меня яростью и адреналином, пробудил силу воли, заставил мой организм преодолеть паралич гораздо быстрее.
Когда я, пошатываясь, встал из-за столика, они уже скрылись за дверью. Но не успели уйти далеко, ведь они не думали, что я буду их преследовать. Я кивнул Уэлдону, он ответил мне тем же, но его кивок был еще и вопросом, не требуется ли мне помощь. Я улыбнулся сжатыми губами и покачал головой.
Пока я шел через зал, музыка снова изменилась. Ярость уступила место нарастающему торжеству!
И я не мог обмануть его доверие.
Они успели пройти два дома. Двое все еще держали Аманду, а третий пытался прикрепить на прежнее место усмиритель, который я с нее снял.
Они спохватились только тогда, когда я свалил первого из них. Не успели сообразить, в чем дело, как я свалил второго. У третьего только-только хватило времени выругаться и потянуться за оружием, как он оказался на тротуаре.
Я подбежал к дрожащей Аманде.
— К-к-кто… — с трудом выговорила она.
— Все в порядке, мисс Лоуэлл, — успокоил я ее, нагибаясь и прикрепляя усмирители на шеи похитителей; теперь им еще долго оставаться в глубоком обмороке. — Все позади. Мое имя Зигмунд Коркоран, я частный детектив. Ваш отец поручил мне найти вас.
Я выпрямился, и она тревожно вгляделась в мое лицо.
— И я могу вернуться домой? — спросила она, словно все еще не могла поверить.
— Да, разумеется, — заверил я ее. — Наш портал в Коламбусе. Дайте мне убрать этих типчиков в такое место, где они смогут спокойно полежать час-другой, и сообщить их координаты, после чего я отвезу вас на квартиру с порталом. Через пять часов вы будете дома.
Она поглядела на своих похитителей.
— Но вы же не собираетесь оставить их здесь?
— Ни в коем случае, — ответил я мрачно, подхватывая одного под мышки и волоча его в темный проулок. — Помимо всего прочего, похищения как тема судебных процессов всегда меня очень интересовали.
На то, чтобы убедить сэра Чарлза и соответствующие власти отправить меня назад еще раз, ушло много хитроумных аргументов и времени. Меня заставили прождать целых два месяца.
Впрочем, в любом случае я планировал выждать примерно столько же.
Согласно биографиям, Уэлдон именно тогда перестал играть в барах, посвятив все свое время созданию новых произведений у себя в питтсбургской квартире. Он, казалось, обрадовался мне, хотя и не без некоторой ноты тревоги.
— Привет, Зигмунд, — поздоровался он, пропуская меня в комнату. — Я надеялся, что вы вернетесь.
— Были некоторые затруднения, — сказал я, — но мне удалось убедить кое-кого, что будет безопаснее рассказать вам всю историю, нежели ее половину.
— И то неполную, верно? — спросил он с иронией, указывая мне на довольно потертое кресло.
— Пожалуй, — согласился я и сел, вглядываясь в его лицо.
За два месяца с музыкантом произошло чудо. Пустота, которая мерцала в его глазах в тот вечер, исчезла, сменившись творческим огнем, так часто упоминаемым в биографиях.
— Вы хорошо выглядите, — продолжал я. — Гораздо лучше, чем во время нашей последней встречи.
— Могу сказать то же и о вас, — сказал он мне и, чуть заметно поколебавшись, спросил: — Как Аманда?
— Чудесно, — заверил я его. — Просила передать привет и глубочайшую благодарность.
— И все-таки, что все это значило? — спросил он, присаживаясь на диван. — Я несколько дней искал в газетах хоть какую-нибудь информацию, но нигде ни слова. Я уже совсем собрался пойти в полицию и потребовать ответа.
— Я так и подумал, — сказал я. — Это одна из причин, почему я вернулся.
— Вернулся откуда? — спросил он, и лицо у него стало напряженным. — Из России? Китая?
Я покачал головой.
— Из будущего, Уэлдон. Точнее говоря, из седьмого ноября две тысячи сто пятьдесят третьего года.
Он принял это лучше, чем я ожидал. Пару раз ошеломленно моргнул и вернулся к теме.
— Ровно двести лет разницы, — сказал он задумчиво. — Совпадение?
— Нет, это действует только так, — объяснил я. — Прыжок можно совершить только через сто лет и дальше, прибавляя по сотне. А почему, не знает никто.
— Я читал кое-что в таком духе, — сказал он. — Но никогда не думал, что подобное может случиться на самом деле. И Аманда тоже путешественница во времени?
— Не по своей воле, — сказал я. — Ее похитили.
Тут он моргнул три раза.
— Похитили? — переспросил он. — Но зачем?
— Причина обычная, — объяснил я. — У ее отца много денег.
Он немного подумал.
