о чем больше говорить.
— А что вы хотели сказать?
— Ничего.
Он сощурил глаза.
— Ничего?
— Теперь уж ничего.
Взгляд его стал вдруг настороженным, на миг в нем вспыхнул блеск, характерный для притаившегося зверя, но он сразу опустил глаза к своим кедам.
— Ладно, — сказал он, — тогда пойду. Ребята, наверное, больше не захотят играть на той площадке.
Присев на край стола, я ему на это:
— Возможно. Меня не очень волнует, чего хотят и чего не хотят твои дружки. Но если бы ты все же был разумным парнем…
— То что?
— То держал бы язык за зубами.
Он стоял с опущенной головой, разглядывая свои кеды.
— Вы хотите, чтобы я тоже врал?
— Я ничего не хочу. Это ты должен хотеть.
С минуту царила тишина. Вдруг он поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза.
— Сколько дадите?
Мне стало муторно, я не выношу хамства. Снова все внутри завопило: исхлестать, набить наглую морду.
— Кажется, ты меня не совсем правильно понял, — сказал я мягко. — Ты, вероятно, немного разочарован. Если так, я бы хотел доставить тебе небольшое удовольствие. Марки собираешь?
— Нет.
— Жаль. У меня много писем с заграничными марками. Ну, шоколад наверняка любишь?
— Нет.
— Не любишь? Странно, мальчишки в твоем возрасте обычно обожают шоколад.
— Я нет.
— А что ты любишь?
— Какое вам до этого дело?
Мне стало еще муторней.
— Да, действительно, по правде говоря, это не моя забота…
— Так к чему же разговоры?
— Ну, чтобы доставить тебе маленькое удовольствие…
Он прервал меня на полуслове:
— Пять сотен дадите?
Меня как громом сразило. Ох, бить, бить, драть, лупить изо всех сил и более того.
— Сколько?
— Пять.
— Боже милостивый, на что мальчишке в твоем возрасте такие деньги? Подумай сам.
— Дадите?
— Ни в коем случае, — сказал я.
Если бы он уперся и ушел, я, наверное, остался бы при своем и не уступил. Но он стоял прямо напротив меня, и по выражению его подлой физиономии я понял, что должен сдаться. Молча повернувшись, я подошел к шкафу, отворил его, достал из пиджака бумажник, вынул пять сотен — все что там было, — спрятал бумажник и с деньгами вернулся к прохвосту.
— Получай.
Он взял, пересчитал и небрежно сунул в задний карман джинсов.
— Смотри не потеряй, — сказал я машинально. И через минуту:
— Расскажешь?
— Вас что-то не устраивает?
— Ступай.
— Через окно можно?
— Все равно, — сказал я, — можешь через окно. Повернулся, поправил портфель под мышкой, ловко вскочил на подоконник, через секунду его мальчишеская фигурка промелькнула на фоне пустого двора, затем он бесшумно спрыгнул, и никогда больше я его не видел. Ни он, ни его дружки не показывались на нашем дворе — вероятно, облюбовали себе новую площадку. Я затворил окно. Тишина.
