Вести с моря и суши

Море моргает тысячью фосфорических глаз.
Каждый день этот город приходит на пристань
встречать чужестранные корабли
и глазеть на ныряльщиков, которые всплывают,
зажав в зубах монету,
брошенную с палубы к рыбам Антильского моря.
Гаванский трамвай движется в ритме маракас[9].
Гаванские деревья подстрижены, словно бараны.
Гаванские проспекты бегут прямиком через город,
покуда не наткнутся на памятник.

Женщины с лицами цвета корицы и знойной сигары.
Креолы в сомбреро из золотистой соломы,
взращенной тропическим солнцем.
Негритята с улыбкой, похожей на спелый арбузный ломоть.
Кокосы и ананасы — объедки с пиршества румбы.

Пушки из парка Масео
щерят голодные пасти
при виде дельфинов, играющих в бухте,
которую стережет грозно поднятый палец
замка Эль-Морро.

Двести гвардейцев ежедневно несут караул
под синим взглядом Капитолия.
Квадратные томики небоскребов —
здесь по вывескам можно легко обучиться читать по-английски.
На Двадцать третьей улице продают дорогие цветы
и свет отливает оттенком подсолнечного масла.
А на Восьмой улице полиция обнаружила стальной ананас,
смертельные зерна которого зрели у окна прокурорского дома.

Но, несмотря ни на что,
живительный запах устриц пирует на Малеконе[10]
и все так же приторен вкус жизни в «Тропикане»[11].
Женские бедра — изящная музыка,
нежные руки красавиц пахнут, как персики, вводя в искушение птиц.
Аэроплан в белом фраке рассекает своим вентилятором
гущу синего зноя.
Яхты возле крепости Де-ла-Кабанья
дают открытый урок безмятежного сна,
а пароходные трубы тянут темную ноту дыма
за горизонт, где скоро проклюнутся первые звезды.
И когда над Гаваной взорвется
черный фугас ночи — никто не вздрогнет.
Только повиснет над городом серпик луны,
словно банан на банановом дереве неба.

Забастовка

Промчались, коней стегая,
жандармы. Задрали кили
покинутые трамваи.

Камень против винтовки:
брусчатка — хлеб забастовки.

Глаз лошадиной морды
под вспышки секущих сабель
фотографировал мертвых.

Дома зажигали свечи,
в надежду свою не веря.
И зря письмоносец-ветер
стучался в глухие двери.

Возле ворот лицейских
в гранатовой портупее
ничком лежал полицейский.