И все нарастал неистовый ритм, пока не кончалась смена, пока над галерами темных цехов не выла волчица-сирена. И хлынул ходкий товар за моря безудержною лавиной. Ему навстречу рекой потекли золото и лимузины. Все новые трубы буравили высь, и небо чернело угрюмо. Но встали однажды на якорь суда. Лавина застыла в трюмах. Застыли поршни и шатуны, и окоченели трубы. И вместо сирены ветер завыл над фабрикой, как над трупом. III Хуан, в чьи руки въелся мазут, и Педро, чьи руки в мозолях, держали с товарищами совет, и каждый сказал: доколе! Доколе в крышах наших лачуг будет синеть небо, доколе у наших детей на столе не будет куска хлеба? Звенели разбитым стеклом фонари. Толпа забастовщиков густо чернела на улицах и площадях рекой, распиравшей русло. Хуан и Педро шли впереди, готовые к рукопашной. И не было края людской реке, и фабрике стало страшно. IV Речь неизвестного пролетария
Товарищи, земля стоит на костях, на наших костях и крови. И вот на этой земле не нашлось для нас ни хлеба, ни кровли. Ни глиняной кроны над головой, ни хлеба — нашего сына… Мы работорговцы собственных рук, которые первопричина всему: городам, где нам не жить, счастью — заморской державе. Но раз наши руки сжались в кулак — быть очистительной жатве. Одно только право у нас — умирать! Стройтесь под красное знамя: мы отвоюем право на жизнь в мире, построенном нами.
