Кстати, не этим ли объясняется победа «маятника» над «перпендикулой»?
Стало быть, для вытеснения неугодного нам слова следует, во-первых, придать ему физиологический или сексуальный смысл (как это случилось со стремительно исчезающими из нашей речи прилагательным «голубой» и глаголом «кончить»), а во-вторых, подготовить ему соответствующую замену. Не представляю, как такое можно осуществить на практике.
Думаю, сказанного вполне достаточно, чтобы осознать всю бесперспективность данного способа. Гораздо привлекательнее выглядит метод ускоренного обрусения. Аналитическим центром при ЦК партии национал-лингвистов разработан план операции «Суффикс» или, как его принято называть в кулуарах, «Подкоп под правый фланг». Суть в следующем: усилиями рядовых членов партии и сочувствующих внедряется мода заменять в устной речи иноязычный суффикс «-ор» («редактор», «терминатор», «спонсор») исконно русским суффиксом «-ырь» («редактырь», «терминатырь», «спонсырь»).
Вторым этапом должна стать волна возмущения в средствах массовой информации, которую, разумеется, поначалу придётся поднимать самим. Как только шум в прессе обретёт черты борьбы за чистоту языка, победу суффикса «-ырь» можно будет считать неизбежной.
После чего настанет черёд следующего иностранца: скорее всего, это будет «-анс» («шанс», «аванс», «ассонанс»), который логично поменять на «-анец» («шанец», «аванец», «ассонанец»).
Знаю, у многих возникнет вопрос: в чём смысл акции, если корень слова останется иноязычным? Дело однако в том, что, ощутив присутствие родной морфемы («Ура! Наши пришли!»), народ, согласно выкладкам, не остановится на достигнутом и довольно быстро русифицирует слово целиком. Так заимствованное существительное «профос» (военный полицейский) превратилось когда-то в «прохвост», заново обретя ясное и соответствующее истине значение.
Могут также спросить: не является ли данная публикация опрометчивым шагом? Не раскрывает ли она прежде времени планов партии? Напротив: это и есть начало операции «Суффикс». Мало того, каждый, кто сейчас ознакомился с этим текстом, независимо от отношения к прочитанному, уже является её участником.
P. S. Автырь заранее благодарит редактыря и корректырей за предоставленный ему шанец.
ЭКСПЕРТИЗА ТЕМЫ
Какие «новации» в русской речи вас раздражают больше всего? Возможно ли с этим бороться и, главное, как? Или же вы считаете происходящее естественной эволюцией языка, а значит, препятствовать этому не стоит?
Геннадий ПРАШКЕВИЧ:
Да, раздражает речь дикторов, политиков, деловых людей, деятелей попсы — речь глупая и нелепая от неуверенности и хамства.
Однако что касается литературы, то она должна процветать, ибо период ломки — самый счастливый для нее период. Тут главное, иметь совершенный вкус — вещь для писателя обязательная. У каждого вкус свой: один у Алексея Толстого, другой у Артема Веселого, третий у Бабеля, четвертый у Панферова. Мы с наслаждением погружаемся в «Петра Первого», с ужасом в «Бруски», но то и другое запоминается. Я уж не говорю про «Конармию» или «Россию, кровью умытую». И все это насыщено сленгом тех времен, языковой трухой, но как гениально организованной у того же Толстого! В эпоху первого русского императора язык подвергся исключительно мощной атаке — как со стороны «иностранщины», так и со стороны «подлого» языка. Для современников речь молодых сподвижников Петра звучала чудовищно, зато писателю это позволило передать истинный дух эпохи.
Не менее сильный удар нанесли русскому языку революционные потрясения. От одного слова «шкраб» Корней Чуковский падал в обморок.
Затем 30—50-е. Полстраны пересидело в лагерях. Блатной язык вошел в речь первых секретарей.
Перестройка перевернула привычную языковую инертную массу (ее, кстати, и в лучшие времена пытались переворачивать — тот же Аксенов).
Понятно, писатель (тем более — фантаст) работает не с заборными словами, но они тоже должны его интересовать. Единственное правило: сообразуйся со вкусом. Я сам с наслаждением окунаюсь в современный сленг, в его нелепые производные, неважно, исходят они от бомжа или от премьер-министра. Работать с живым языком — одно удовольствие. И уж точно: лучше сорваться, но с блеском, чем в тысячный раз занудливыми суконными штампами рассказывать про какого-то барда с отдаленной Галактики. Ну, отпоет он свое, постучит (чуть не написал — посучит) мечами, и все такое прочее. Но никогда ему не придет в голову спросить про убежавших врагов: «А где там эти лоси?»
Я за то, чтобы писатель вырабатывал вкус. Вкус — это единственное,
что может противостоять грязевым вулканам словесного мусора. Надо писать так, чтобы твоих читателей вырвало на концерте Кати Лель от ее «пуси-муси». И саму Катю, конечно, чтобы вырвало.
И — никакой борьбы.
Борьба с живым языком бессмысленна.
Евгений ПРОШКИН:
Бытовая речь всегда была неопрятной, это ее природное свойство, но сейчас происходит засорение языка литературного. Причина проста: литература перестала быть делом кастовым и превратилась в дело народное. «Один приличный роман может написать любой образованный человек», — говорили раньше, разумея под образованностью не диплом вуза, но — Школу. Школа же как эстетическая преемственность исчезла. И чему учиться? И зачем учиться, если в нынешних условиях «ЛЮБОЙ человек может написать ЛЮБОЕ количество романов». О десакрализации творчества сказано уже много, отметим лишь первый результат: стены храма покрыты граффити, а пол усыпан фантиками.
Катастрофа? Нет. Язык всегда подпитывался неологизмами и заимствованиями (а кто предложит другой источник?), и это всегда выглядело как потрясение основ. Но разве не так же выглядит сама Эволюция? Разве старое вытесняется новым безболезненно? Как мог бы характеризовать этот процесс лучший в мире диплодок, подозревающий, что его потомки будут мельче?
Язык трансформируется в соответствии с неявными, но жесткими законами, сходными с законами развития живой природы: масса микромутаций и непрерывный отбор. Большая часть будет выброшена как шлак, но что-то и приживется — независимо от нашего желания. Вам дорог язык Пушкина? Конечно, дорог, ну как же! А вы пробовали на нем разговаривать — лично ВЫ — с соседом, с продавщицей, с милиционером? Меняется жизнь — меняется язык. Не в лучшую сторону? Что ж поделать… «Каждый народ достоин своего правителя». Я бы еще добавил: «своего языка и своей литературы».
Как использовать возможности современной лексики? Вероятно, для речевой характеристики персонажей. Авторская же речь обязана оставаться в рамках канона или хотя бы псевдоканона, писатель не должен тащить в текст все, что слышится во дворе. Однако современный литературный язык все равно сближается с разговорным. Движение от высокого стиля к низкому литература начала не сегодня, но вот когда (и чем!) оно закончится — диплодокам не известно.
Перечитал все это и задумался: а что я хотел сказать? Короче:
1. Засорение языка — это типа плохо.
2. Но на самом деле не плохо.
3. Хотя как бы и не хорошо.
