Вторая осада Трои

полезных для человеческого организма, едва ли не омолаживающих его лет на двадцать, кур экспроприировали и сложили в корзинку снесенные яйца, а заодно и количество птиц сократили на одну штуку, определив ее на бульон, завезенные из Неметчины коровы, освободившись от молока, ворочали челюстями и отдыхали, гуси гоготали, утки крякали, цесарки вопили, поросята визжали, — одним словом, все натуральное хозяйство, снабжающее поместье своими качественными продуктами — Сёма был сильно на этом повернут, — давно вступило в новый день и привычно в нем обитало.

А вот хозяйка — теперь единоличная — проснулась поздно.

Вчера вечером, вернувшись с поминок, она сразу направилась в свои апартаменты, велев не беспокоить. Пару раз ей кто-то звонил на мобильный — она отвечала недолго и односложно, хотя и вежливо. Затем улеглась и долго не могла заснуть — ворочалась, вставала, укладывалась обратно. А когда все же сон ее сморил, спала уже как убитая.

Обычно она вставала в семь утра, подчиняясь жесткому Сёминому режиму, а тут проспала до половины одиннадцатого и проснулась лишь потому, что ее разбудили, сообщив о внезапном визите гостя. Который, ссылаясь на какую-то их вчерашнюю договоренность, прибыл и настаивает.

Пока она нехотя поднималась, принимала ванну, приводила себя в порядок и одевалась, то и дело замирая от каких-то одолевавших ее мыслей, гостя развлекал Заза. Делал он это следующим образом — сидел напротив, смотрел на него в упор и угрюмо молчал. Всем своим видом демонстрируя, что его присутствие здесь нежеланно. Еще он шмыгал носом — некогда гордым кавказским, но от многочисленных соприкосновений с криминальной действительностью давно превратившимся в бесформенную и вненациональную бульбу, и иногда трубно, вызывающе сморкался в огромный платок.

Другой бы давно от такого откровенно неласкового приема поспешил откланяться и отбыть восвояси, забыв сюда дорогу, однако гостя, похоже, это ничуть не беспокоило, даже, может, и забавляло. Сидел он в кресле весьма вольготно, развалившись и положив ногу на ногу, что-то попсовое себе под нос гудел и ответно, как некую любопытную диковину, рассматривал Зазу. От чего тот становился только мрачней и угрюмей.

Со стороны это напоминало детскую игру «кто кого пересмотрит».

Появление хозяйки отвлекло их друг от друга. Телохранитель вскочил и даже не вопросительно, а как-то по-собачьи преданно на нее уставился, ожидая указаний, гость тоже поднялся и чуть склонил голову, здороваясь.

Елена царственно кивнула в ответ, присела.

Начался пустой светский разговор, в котором Заза, разумеется, участия не принимал, да и Елена больше отделывалась междометиями. Зато гость не замолкал — много и красочно рассказывал о столице, делился разными впечатлениями от здешних краев, едко проходился по увиденной вчера местной публике. Смысл его болтовни был явно иной — какие-то настойчивые намеки сквозили в подтексте — и красавица, в отличие от охранника, кажется, их понимала, однако внешне никак это не показывала. Гость же не торопился переходить к непосредственной цели своего визита — то ли вообще так привык действовать — издалека и околичностями, то ли хотел дать собеседнице естественным образом до откровенного разговора дозреть, то ли чего-то дожидался. Хотя пару раз уже выразительно переводил взгляд с хозяйки на телохранителя и обратно, давая понять, что последний здесь ни к чему. Елена на это никак не реагировала, зато Заза в ответ смотрел на гостя так, что даже слепой бы на его месте поежился. Но гость как ни в чем не бывало продолжал болтать.

Пока Заза, насторожившись, вдруг не поднял предостерегающе руку.

— Что это?

— Что? — спросила Елена.

— Там… — Заза указал в сторону окна.

Все трое подошли к высокому окну с витражами, и Заза, с молчаливого согласия хозяйки, прихватившей по пути шаль, его приоткрыл.

Снаружи хлынул ледяной воздух, закружились белые хлопья, а вместе с ними…

— Охренеть! — удивленно произнесла Елена. — Это кто это так свистит?

— Соловей… вроде, — после долгой паузы ответил гость.

— Ну да? А чего это он?

Гость молча пожал плечами.

Никто из присутствующих не был орнитологом и о жизни птиц ничего не знал, кроме того что они летают, клюют, могут сверху нагадить и высиживают из своих яиц птенцов, однако ощущение неправдоподобия происходящего возникло у всех. Зимой они такое пение слышали впервые. Мороз уж четвертую неделю стоял лютый, при выходе на улицу перехватывало дух, да и дальше пребывать на свежем воздухе было немногим легче, по ночам деревья вокруг поместья трещали так, будто среди них куролесила целая компания медведей-шатунов, да что там говорить: даже вечных ворон было не слышно — видимо, боялись, каркнув, простудиться, а тут вдруг соловей!

Нет, охренеть — это слабо сказано. На самом деле градус удивления у всех троих был куда выше.

— Интересно, — все же начиная кое о чем догадываться и в то же время совершенно не понимая — зачем это надо?! — заинтригованно пробормотал гость и предложил: — А пойдемте-ка выйдем.

Заза посмотрел на него с нескрываемым подозрением. И напрасно — если гость после вчерашних своих наблюдений за генералами и полученной сегодня утром информации чего-то и ожидал, то уж точно не такого…

Что творилось в этот момент с Жотовым — описать трудно. Сначала, когда из-за стены донеслись мелодичные переливы, он подумал, что кто-то из засланных им бойцов приступил к выполнению спецзадания без приказа, а когда выяснилось, что это запел «соловей» чужой!.. ярость его, вскипев, сразу стала беспредельной!

Он орал, брызгал слюной, рвал фотоснимки и карты, топал ногами, требовал немедленно отыскать того предателя, который все — абсолютно все! — доносит противнику… Затем злобно уставился на Гламурова, пытавшегося затеряться за какой-то офицерской спиной.

— Ты!.. Ты!.. Ты!.. — Продолжить получилось не сразу — гнев душил остальные слова. — Ты предложил это!..

— Что?! — пискнул Гламуров. — Что предложил?

— Птицу, мать твою… … … … … … соловья!!!

— Трагическое совпадение, — пролепетал Гламуров и чуть более уверенно добавил: — Этот все равно плохой, наши лучше…

Пока Елена с Зазой и гостем спустились вниз, оделись и вышли на галерею, снегопад прекратился, и лишь редкие, заплутавшие в небесах снежинки порхали в стылом воздухе, панически шарахаясь от тепловых пушек и выбирая, куда бы им приземлиться.

Все трое, не сговариваясь, стали всматриваться в ту сторону, откуда доносилось пение, ничего, кроме сплошной белизны, там не обнаружили и…

И тут с другой стороны запел еще один соловей. Нельзя сказать, чтобы лучше, но громче точно.

— Оху…ть! — произнесла Елена, найдя все же более подходящую формулировку. И заодно окончательно опровергнув все домыслы о своем якобы заграничном происхождении. С такой непередаваемой интонацией это мог произнести исключительно наш человек — впитавший ее вместе с молоком матери и густым перегаром отца.

А за пределами поместья теперь настала очередь взбеситься Мотнёву. Протекал его гнев точно так же, как и у Жотова, только уставился он злобно в конце концов на своего консультанта по романтическому и высокому — Нарциссова. Тоже затаившегося за офицерской спиной.

Дальнейший их диалог ничем, кроме пары малосущественных эпитетов, от диалога в стане противника не отличался…

Единственное, что оставалось сделать генералу в такой беспрецедентной по своей глумливой