Творец и гений, как и любой, Влекомы выбранною судьбой, Сквозь просветление здесь иль там, К высокоцарствующим мирам. Кто ж ведал творчество на земле, Дар провозвестника не предав — Творит стократы в Святом Кремле, В краю наивысших свобод и прав. Неизвестный, напряженно вглядываясь
Но незнаком приближающийся Первейшим: он прям и строг, Одежда его развевающаяся — В пыли нездешних дорог; В бесплотных руках — меч воина, Опущенный вниз лучом… Лазурью — нет, синевою Пророчат глаза — о чем?.. Даймон
В кромешной России ведомо Едва ли десятку тысяч То имя{44}, что в будущем следовало бы На цоколе храмов высечь. Но трижды он был восхищен{45}, Привечен и обручаем Той, розу Чью все мы ищем, И ризу Чью все мы чаем. То было в песках Египта, И русской весною было, И может быть, ваша крипта Не вовсе его забыла. Неизвестный с трепетом и радостью
«Рыцарь-монах»{46}!.. Он снился мне! брезжил… снился… Лишь тенью своей — иль сам… Даймон
Ты чувствуешь — он прикоснулся Ладонью к твоим волосам? Неизвестный невнятно
За что же это… за что же? Как сторож, дремал на посту я… Колеблющиеся, ничтожные, Полжизни изжиты впустую! Даймон
Молчи о прощенном заранее. Еще истончи свое зрение! Неизвестный
Чуть различаю — следом — другого, Он без оружия, зрим едва, Но раскалено, как белая лава, Само средоточие духа его… Даймон
Когда-то он сжег золотое создание{47}, Двойственность долга испив до дна, Но смертная горечь самозаклания Давно, о, давно уже утолена! Теперь готовит он действо наше Ко дню наивысшего из торжеств… О, как химерам слепящ и страшен Его малейший взор и жест!
