– Не знаю, – вздохнула она. – Благотворительный аукцион еще не начинался.
– Но почему ты так рано собралась домой? – удивился он.
Она смущенно проговорила, что, проведя без него целый день, соскучилась. Он ответил благодарным взглядом.
Потом беседа в машине стала общей. Узнав, что мы приехали из России, писательница воскликнула:
– Я впервые в жизни разговариваю с русскими!
Последовали расспросы. Имя балетмейстера было ей знакомо. А когда я призналась, что в свободное от работы время тоже пишу романы и два из них уже опубликованы в России, она захотела немедленно их прочесть.
– К сожалению, они не переведены на английский…
– Тогда скажите хотя бы, о чем они?
Я ответила, что пишу о том, что знаю лучше всего – о людях, посвятивших свою жизнь балету. О тяжелом ежедневном труде, без которого невозможен успех. О сценических победах и личных разочарованиях. Да мало ли о чем?..
– Но если вы так любите балет, почему не танцуете сами?
Вопрос был не из самых деликатных. Я не люблю вспоминать о травме, из-за которой мне пришлось расстаться со сценой. Зная об этом, мой спутник пришел на помощь, переведя разговор на безотказную тему – о погоде. Англичане обсуждают погоду даже чаще, чем мы, русские…
Прощаясь, писательница протянула мне свою визитную карточку.
Я позвонила по указанному в ней телефону через месяц, когда мой московский знакомый искал связи в издательствах Лондона. Мне очень хотелось помочь ему, хоть я и не была уверена, что писательница меня вспомнит.
Но она вспомнила. И тут же пригласила приехать к ней домой, в большую квартиру, которую они с мужем снимали в Челси.[2] За традиционным английским чаем мы разговорились. Слово за слово хозяйка рассказала мне необычную историю своей жизни.
События, случившиеся с нею и ее будущим мужем в Африке, показались мне настолько странными, что я до сих пор не знаю, верить в них или нет.
ЧАСТЬ I
Глава 1
Облака, висевшие высоко под солнцем, напоминали высушенную тарань. Арабелла оторвала длинную бумажную полоску от страницы журнала, раскрытого у нее на коленях, и, записав придуманное, стала медленно сворачивать полоску в трубочку. Затем она наклонилась вперед и опустила трубочку в льняную панаму, лежавшую прямо на песке у ее босых ног. В панаме уже было с десяток таких трубочек и квадратиков, и даже один кораблик из мелко исписанной шоколадной обертки: этим утром Арабелла задумывала свою новую вещь.
Ей не так давно исполнилось двадцать пять, и жизнь щедро одаривала ее – а она, жизнелюбивая по натуре, радостно откликалась на любую возможность быть счастливой. Впрочем, Арабелла была совершенно искренней, когда признавалась себе в том, что самой большой привязанностью для нее было творчество: в своих книгах она была и мудрее и глубже, чем в жизни. Во всяком случае – до сих пор…
«Это, наверное, будет повесть. Или роман? Но уж точно – не меньше, чем повесть… И, конечно, о любви».
Она медленно перевела взгляд от своих ступней к синевшим вдалеке скалам. Но в силки ее наблюдательных глаз попались лишь дремлющие няньки и дети, резвящиеся в белесом от жары море.
«Пожалуй, пора».
Положив панаму себе на колени, она зажмурилась и принялась шарить в ней рукой. Это было так соблазнительно: в очередной раз довериться случаю и на ощупь извлечь на свет начало своей будущей судьбы! А ведь эта книга и станет ее судьбой на несколько месяцев, может быть, даже на год…
Каждый раз, приступая к осуществлению зреющего в воображении замысла, она писала несколько фраз, годных для начала, на обрывках бумаги, а потом выбирала из них тот, что попадется под руку. Когда- то это было забавой, а теперь, когда Арабелла стала модной писательницей, – любимым профессиональным приемом.
Пальцы остановились на одной из глянцевых трубочек, но в этот момент локтя ее свободной руки кто-то коснулся, а за лиф золотистого купальника проскользнула прохлада. Мгновенно открыв глаза, Арабелла увидела крепкую спину незнакомца, спокойно удалявшегося от нее в сторону моря. А прямо перед ее носом торчала подсунутая под лиф трубочка от коктейля, на которую была нанизана записка, черкнутая на свободной стороне свернутого Арабеллой кораблика. Видимо, незнакомец некоторое время наблюдал за ней, а когда Арабелла закрыла глаза, незаметно подошел сзади, вытащил из панамы свернутый фантик и, написав на нем пару слов, экстравагантно украсил ее купальный костюм, после чего удалился.
«Опасная игра», – подумала Арабелла и, еще до того как прочитала, решила впервые изменить своим правилам и сделать первой фразой будущего творения ту, что была написана на фантике-кораблике. Прищурившись, она стала разглядывать спину атлетического сложения мужчины, уже вошедшего в воду.
«А ведь это он… Тот самый смуглый брюнет, что так смотрел на меня вчера вечером в баре. Которого я вспоминала сегодня с утра, а потом описала его – парой фраз! – на полях «Аннабел»[3]…Нет, не на полях журнала, а на хрустящем фантике… И он выбрал именно его. Не
