паркеровскую ручку, которую подарил ей отец еще по окончании первого курса, и которая так замечательно писала по тонкой бумаге, и в этот момент ребенок снова шевельнулся. Но вместо ожидаемого блаженства Пат почему-то стало страшно. «На этом сроке они не могут шевелиться, – вспомнились ей слова врача, когда неделю назад она спросила у него, когда же малыш начнет заявлять о себе. – Вы почувствуете первые движения не раньше середины января». Что с ней происходит? Надо будет завтра же сходить в клинику и… и быть поосторожнее с Мэтом. Впрочем, врачу можно позвонить прямо сейчас.
Но, взяв в руки трубку, Пат вспомнила, что обещала Кейт связаться со Стивом еще четыре часа назад, и решила позвонить сначала ему – заодно можно будет обсудить и смену темы субботнего выпуска. Разрешение на изменения в уже утвержденном тематическом плане мог давать только он.
– Стив, прости, я собиралась добраться до тебя еще часов в двенадцать, Кейт сказала мне, но…
– Кейт сообщила, что ты заболела. Что такое?
– Все в порядке. Я не поехала на студию потому… потому…
– Успокойся. Я не думаю, что ты стала бы перекладывать свою работу на других без серьезной причины. Дело не в этом. Я хотел поговорить с тобой кой о чем серьезном до возвращения Мэта. Но теперь уже нет времени.
– Завтра я буду на месте. А сейчас я хотела попросить тебя вот о чем: давай в эту субботу дадим программу о его гастролях, знаешь, сразу по горячим следам. Так хоть поменьше телефонов оборвут в студии.
– Э-э… – Стив слегка замялся.
– Ведь я знаю, что ты так иногда делаешь. Помнишь, когда приезжали «Нитти-Гритти»?
– Предположим, я разрешу. Но вести будешь не ты. Публика воспринимает иногда такие нюансы, что нам и не снились. А связывать восходящую звезду с какой бы то ни было женщиной никогда не стоит, уж поверь мне.
– Ясно. В таком случае и я согласна на замену, только, чур, по моему выбору.
Пат услышала, как Стив облегченно вздохнул, и почти зримо увидела широкую улыбку его крупного насмешливого рта. «Стиви все-таки умница».
– Полный карт-бланш!
– Тогда давай Уинифрид, она стильная и, мне кажется, очень соответствует песням Мэта.
– Прекрасно. Только тогда покрутите немного со светом… Кстати, когда должен объявиться наш герой?
– Часов в девять, но, может быть, он позвонит еще из аэропорта. Все, Стив, спасибо тебе.
Итак, все устроилось как нельзя лучше. И хорошо, что передачу станет вести не она: в последнюю неделю живот, еще не замеченный никем, уже начинал доставлять Пат некий дискомфорт, когда она стояла перед камерой. Пока неудобство это было скорей психологическим, но все же несколько сковывало. «Как странно я раздваиваюсь, – подумала Пат, вспомнив, как в ночь перед отъездом, когда живот был заметно меньше, она, наоборот, отчаянно прогибала спину, бесстыдно демонстрируя его Мэту, который, склоняясь, как плащом, покрывал горячую плоть своими тяжелыми гладкими волосами. – А сейчас мне порой кажется, что самым счастливым будет то мгновение, когда малыш и в самом деле родится, а я снова смогу ни от кого и ни от чего не зависеть…»
За год работы Пат уже сумела оценить атмосферу творчества, которая засасывает человека, хоть раз ее вкусившего, с головой. Ведь она уже полгода собирается сделать потрясающую передачу об индейских и старофранцузских корнях современного канадского рока. А сам процесс создания сценария! Ведь это мало с чем сравнимое наслаждение. Как она писала свою первую раскадровку! И Пат снова мысленно унеслась в события тех первых недель на студии – в счастливую пору открытия профессии и… возлюбленного.
Уже отшумел Новый год и связанный с ним сверхплотный график работ на канале. В сетке вещания, как всегда в январе, образовывались чуть ли не дыры, и Стив предложил ей сделать что-нибудь самостоятельно. Она тогда провела очень неплохой ринг с учащимися колледжей Нью-Джерси, и для начала решено было отметить эту «премьеру». Все тот же вездесущий Стиви снял «желтое» кафе на третьем этаже: пластиковая мебель, дешевые вина и, как дань новой моде, восточная кухня. Народу было немного, но постоянно кто-то прибегал и убегал. Все поздравляли Пат, утверждали, что она внесет новую струю, и, как обычно, пророчили головокружительную карьеру.
Но постепенно общее возбуждение утихло. Все занялись обсуждением вопросов более интересных, чем будущее Патриции Фоулбарт. И тогда-то к ней и подсел тот самый второй режиссер, человек практически без возраста и без национальности, которого называли просто Бобби.
Он с каким-то любопытством заглянул ей в лицо, неторопливо налил в пластиковый стаканчик виски и без обиняков спросил:
– Все отлично, да?
– О да! – Пат обрадовалась живому участию. – Ведь когда я ехала сюда, то ужасно боялась. Про телевидение всегда говорят так много плохого, а здесь… Мне так помогают и…
– И правильно.
– Правильно – что?
– Что боялась.
– Я вас не понимаю.
– Выпей. – Пат машинально глотнула. – Помогают, говоришь? А знаешь ли ты, милая детка, что как только все эти птички выйдут отсюда, то девки скажут, что ты смешна, нелепо одета… – Пат невольно опустила глаза на свой костюм от Габанне, купленный в Лондоне перед самым отъездом. – …и всем обязана, конечно же, только постели с Шерфордом. А мужики будут спорить, кто с тобой переспит первым. Впрочем, все это, конечно, уже состоялось. Дальше – хуже. Интриги редакторов, неожиданные болезни нужных осветителей и пастижеров, капризы операторов, постоянный грязный шепот этого бабья, домогательства… – Тут Бобби коротко хохотнул и похлопал девушку по плечу. – Впрочем, последнего можно не бояться: на ти-ви нет настоящих мужчин – есть только геи, импотенты и творцы. – Он снова ласково поглядел ей в лицо снизу вверх, встал и отошел к другому столику.
