головы.
– Это она, она… Я же говорил, – забормотал он.
– Иди, Милош, и подожди меня там, за оградой. – Тон Руфи был сухим и властным. – Здесь тебе делать нечего.
Милош медленно побрел к воротам, а Руфь остановилась там, где застала ее внезапная встреча. Она стояла в величественной позе статуи, уверенная, что Пат сама подойдет к ней. И Пат подошла.
– Вы все-таки не послушались моего давнего совета, ни в отношении младенца, ни в отношении моего сына. – Слова Руфи падали, как камни на сухую твердую землю.
«Младенца? Какого младенца? – не сразу поняла Пат. – Ах, это она о Джанет! Но откуда ей известно? Она что, следит за мной всю жизнь? Какой бред»…
– У меня к вам не один счет, – продолжала тем временем Руфь, – а гораздо больше, чем вы можете себе представить. Но я уже давно отказалась от жизни тела, а потому несколько сентиментальна. И я говорю вам в последний раз, говорю здесь, на земле, где лежит мой сын: уезжайте. Уезжайте сейчас же, пока не потеряли здесь то, к чему так долго стремились, и…
Пат в замешательстве слушала полубезумные речи. Неужели это та Кармен, чьи слова отравили ядом ее душу, а затем и тело? Сейчас перед ней стояла старуха: так меняются только очень красивые женщины.
Или люди, которые постарели в одну ночь. Но, несмотря на седые пряди и высохшую плоть, воля ее осталась прежней, и сопротивляться ей было трудно.
Но и Пат была уже не той раздавленной горем и унижением девочкой. И ей нечего было просить и нечего бояться.
– Я не намерена разговаривать с вами в подобном тоне, – остановила она Руфь, – да и разговаривать вообще. Удивительная манера давать советы незнакомым людям. Вы играете в какие-то свои игры, но меня увольте. До свиданья. – И Пат, не оглядываясь, пошла к воротам, за которыми в почтительном отдалении маячила фигура Милоша.
– Самонадеянная девка! – В ее спину вонзился пронзительный крик. – Ты еще поплатишься за свое упрямство! – И Руфь захохотала, как сумасшедшая, и что-то сладострастно-жестокое почудилось Пат в этом хриплом хохоте.
Не оборачиваясь и не глядя на испуганно вскинувшегося Милоша, Пат прибавила шагу.
Снова пошел дождь: длинный, серый, тоскливый. На сердце Пат словно легла давящая душная тяжесть, и, приняв таблетку аспирина, она утонула в пуховых перинах кровати, как какая-нибудь принцесса из немецкой сказки.
А проснулась оттого, что кто-то тихо, как кошка, скребся в дверь. Дождь уже не шумел за окнами, но по всей комнате разлились серые прозрачные тени.
– Кто там? – нехотя спросила она, удивляясь невышколенности здешних отельных служащих.
– Это я, фрау Фоулбарт, я, Милош.
Неужели наваждение продолжается? Откуда мальчишке известно место, где она остановилась? И ее фамилия? Неужели профессорша запомнила ее с того раза? И Пат стало по-настоящему интересно.
– Войдите.
Милош боком вошел в номер и тут же остановился, увидев ее в постели.
– Не стесняйтесь, – приветливо улыбнулась Пат, но в глазах ее вдруг заплясали чертики. – Что же привело вас ко мне, человеку здесь чужому и вам незнакомому? – При этих словах она протянула за сигаретой обнаженную руку и закурила, откинувшись на подушки. Одеяло сползало с плеч.
– Меня послала к вам Руфь, то есть, мадам Вирц, – поправился он в ответ на вскинутые брови Пат. – Она просила передать вам свои извинения за то, что была слишком резка с вами. – Пат просто не верила ушам. – Но на самом деле она добрая, очень добрая, – добавил уже от себя Милош. – Она говорит, что я ей как внук. – Пат ничего не понимала, а мальчик тем временем несколько освоился и завертел головой в поисках куда бы присесть.
– Возьмите вон тот стул, от окна, – предложила Пат, – и садитесь так, чтобы я могла вас видеть. – Милош послушно сел рядом с кроватью, откровенно глядя на тонкие голые плечи Пат. От его почему-то снова мокрой головы шел явственный запах мяты. – Разве на улице дождь?
– Был, когда я провожал Руфь на женевский поезд. Завтра начинаются занятия в Университете.
– Вот как? А вы тоже имеете честь быть ее студентом?
– Что вы! – Милош искренне рассмеялся. – Я же не швейцарский подданный. – Тут мальчик вдруг замялся, но, как оказалось, совсем не от смущения из-за своей непринадлежности к жителям двадцати трех кантонов. – Фрау Фоулбарт, не могли бы вы закрыть ваши плечи, потому что мне очень трудно не смотреть на них, – лишь слегка покраснев, попросил он с такой детской искренностью и прямотой, что Пат стало ужасно стыдно за свое шутовство. Да, этот Милош не так-то прост, каким кажется в своих потертых джинсах на длинных щенячьих ногах.
– Конечно. Извините меня, Милош. Вы тогда лучше выйдите в коридор, пока я оденусь, потом мы с вами будем пить чай, хорошо?
– Замечательно! – И мальчик вышел.
Все еще краснея за свою дурацкую выходку, Пат быстро надела самое скромное платье, еще больше молодившее ее, и позвала Милоша обратно. Ощущение какой-то давней дружбы с этим мальчиком начинало удивительным образом расти в ней.
– Милош… какое странное имя. Откуда оно?
– Славянское. Вернее, так звали героя одной нашей битвы, и мама, – по лицу Милоша пробежала мгновенная тень, – решила назвать меня в честь него. А если переводить на немецкий, это будет что-то вроде либ или хюбш.