— За что отчитала Меденцева?
— А-а! Пустяки... Да что ты все на Меденцеву разговор клонишь? Ну ее к черту! Жива, здорова. Ну и красива, как бес. Таких я не видел еще. Но ты выбрось ее из головы. У нее, брат ты мой, директор ночует, Дубков. Понял?
Все поплыло перед глазами Лугового, перевернулось.
— Не может быть! Ты врешь! — крикнул он и еле сдержал себя, чтобы не ударить Виднова.
— Честное пионерское! Из верных источников и примет. Бутылочки из-под коньяка сам видел под кроватью. Уж насчет этого меня не проведешь...
— А если это клевета? — Луговой вскочил и двинулся на Виднова.
— А если, а если... Да ты поезжай к ней в гости. Может, она сама тебе скажет.
Когда через полчаса Люба вернулась к костру, Виднов уже укладывался на кошме.
— Укрой-ка меня, трезвенница, укрой... Холодно, черт! Замерзну... А завтра координаты мне дашь...
— Какие координаты? — спросила Люба.
— Тех пунктов, которые я должен занивелировать.
Он едва выговорил это длинное слово и сплюнул.
— Посмотрим, — неопределенно ответила Люба и пошла за постелью.
Вернувшись, застала Виднова уже спящим. Подсовывая ему под голову свою подушку, Люба выругалась:
— Стиляга чертов. Алкоголик...
И вдруг заплакала от какой-то смутной обиды, не относящейся ни к кому. Все люди сейчас ей казались не такими, какими они могли и должны были быть.
Смотри на мои пирамиды
— Батенька мой, три месяца как не бывало! Три месяца! А кажется, что только вчера мы с вами отбирали верблюдов в совхозе. Помните, с чабаном ругались? — говорил Санкевич, тряся загорелую дочерна и огрубелую руку Лугового.
— Как же, помню, Валериан Иванович! А потом у чабана кумыс пили, холодный-холодный, — отвечал в тон Санкевичу Луговой.
— Да, да... Будто вчера мы искали Меденцеву! Кстати, ее так вы и не увидели?.. Жаль... Быстро летят дни, молодой человек. Оч-чень быстро...
Санкевич выдохнул воздух, посмотрел вдаль, прищурив глаза. Лицо его погрустнело, но, опять взглянув на Лугового, он повеселел, заулыбался.
— А вы будто еще вытянулись, батенька мой. Метра два есть?
— Что вы! Всего один восемьдесят пять.
— Мало ли! И в плечах — косая сажень, как говорили в добрую старину. Посади вас на коня да копье с мечом дай в руки — Илья Муромец!
Санкевич хлопнул Лугового по крутому плечу, толкнул от себя.
— Нет, право же Илья Муромец!
Они стояли на полынистом бархане, возле только что поставленной пирамиды, эти два человека, почувствовавшие симпатию друг к другу с первого дня знакомства. Во все стороны от них простиралась бугристая степь, с кустами краснотала, с золотистыми плешинами песка, то гладкого, то подернутого на взлобках гофрировкой ряби.
— Сколько кормов пропадает! — воскликнул Санкевич, глядя на пестрое, зеленое море. — Воды бы сюда скорее. Тогда Дубков воспрянул бы. Он, знаете, нравится мне. Государственный ум у этого человека.
— Да... Совхоз начал строить на лиманах кошары, — поспешил сказать Луговой.
— А вода?
— Кое-где выбурили. Для небольших отар достаточно. Ведь и раньше здесь содержали скот вблизи худуков.
— Вы знакомы с Дубковым?
— Виделись... — ответил Луговой и тут же начал рассказывать об особенностях рекогносцировки в этой бугристой степи...
А вечером они сидели на кошме и пили крепкий чай, какой можно пить только в степи, после жаркого дня. Как всегда, вокруг было тихо. И в этой тишине отчетливо слышалось дыханье верблюдов, улегшихся перезоревать невдалеке за кустами. Позвякивали кольца уздечки, фыркала лошадь, да совсем рядом стрекотал кузнечик.
Санкевич рассказал, как идут дела в экспедиции. Нечего было и думать, что отряды закончат работу до наступления холодов. Вот только разве нивелировщик Виднов. Он идет с двойным перевыполнением нормы.
Луговой вспомнил приезд Виднова и рассказал о нем Санкевичу. До сего времени Борис не мог избавиться от отвращения к этому человеку. Бывают же люди, неприязнь к которым появляется с первым знакомством. И Луговой не прощал себе того, что против воли и желания пил с ним водку.
— Мне кажется, что работает он нечистоплотно, — вдруг проговорил Санкевич, будто читая мысли Лугового.
— Большие невязки?
— Нет, невязки у него хороши. Даже слишком! — Санкевич помедлил, будто не решаясь сказать прямо. — Мне кажется, что обратный ход он не делал, а просто вычислил, сообразуясь с прямым.
— Но ведь это...
— Да! — перебил Санкевич, не желая, чтобы было произнесено это страшное слово. — Но доказательства?..
— Опросить рабочих. Они скажут, проходили обратно или нет.
— А если проходили?.. В какое положение мы поставим себя и Виднова!
— Значит, вы не убеждены?
— Не совсем. Мне показались подозрительны его журналы обратного хода.
— Слишком чисты?
— Да, будто писаны не под солнцем, не на ветру...
— Может быть, он так аккуратен?
— Да, видимо, действительно аккуратно работает. — Санкевич усмехнулся. — Вот так, уважаемый Илья Муромец, вот так... А что же вы не спросите о Меденцевой?
— Да, да... Как у нее? — Луговой покраснел.
— Твердо идет Ниночка. Молодец. Закончила постройку, наблюдения развернула. Следовательно, вам придется привязываться к ее пунктам. Проект привязки разработаем здесь.
— Но у меня нет никаких данных...
Санкевич поднял руку.
— Не только данные будут, но и сама Меденцева...
— Она приедет сюда? — переспросил Луговой. Лицо его вспыхнуло.
— Да, завтра или послезавтра. Я вызвал ее. И Валентину Шелк. Вам и с нею нужно увязываться. К сожалению, у нее дело вовсе не идет. Я не знаю, что делать. Придется пробыть у нее подольше, помочь. Так что готовьтесь, Илья Муромец, к встрече наших красавиц... А что же я не вижу Малинину?
— Вы увидите ее завтра...
— Скажите, какой это счастливый день — завтра!
— Малинина возвращается с Жаксы-Тау. Ездила за продуктами.
— Разве некого было послать?.. Не жалеете вы свою Любушку.
— У нее дела в поселке. Купить что-то хочет. Деньги матери перевести...
— Ах, вот как!.. Ну, а как работает?
— Чудесно, Валерьян Иванович. Строители борются за звание отряда коммунистического труда.
