летний день, упущенный безрезультатно.
Покончив с журналами Шелк, Санкевич принялся теперь за материалы Лугового. У него было достаточно времени до полных сумерек, чтобы разобраться с работой отряда Лугового. Да он уже и горел нетерпением узнать, что сделал этот Илья Муромец и как. И когда подсчеты были завершены, Санкевич не поверил результатам: триста процентов! Он присократил время на организационный период, снизил коэффициент на трудность рельефа (барханы, в километре — уже горизонт), повысил норму Малининой и опять — двести сорок! Это был самый высокий процент выработки в экспедиции. А качество? Что же!.. Он не знал, к чему можно придраться. Санкевич улыбнулся. Ему доставит удовольствие доложить Кузину о работе Лугового и Малининой. Он ведь был недоволен их приездом, чуть не откомандировал обратно. А теперь, пожалуй, придется ему писать приказ о награждении. А как же! Нужно добиться. Особенно для Малининой. По всему видно, что девчонка выросла в недостатке. Второй оклад ей будет вовсе не лишним. Кузин, нужно полагать, упрямиться не станет, в целом по экспедиции норма перевыполнена. Впрочем, если не брать под сомнение ход нивелировки Виднова, то... А может быть, промолчать про эти журналы и не портить настроение Кузину? Ведь у него только подозрения.
К молодежи Санкевич всегда был неравнодушен, он слишком близко к сердцу принимал их удачи и промахи. Вот эта Шелк. Санкевич взял схему и еще раз сердито посмотрел на небрежно вычерченные треугольники. Разве в них было заложено хоть сколько-нибудь любви к делу?.. А ведь эта девушка не глупа и могла быть красивой не только внешне. Но она будто нарочно мазала дегтем свою душу. Ее поведение в поселке не было примерным. Гибкая и тонкая, она по вечерам вытанцовывала с Видновым какой-то скверный танец, и рабочие, глядя на них, удивленно покачивали головами: «Ой-бай, кто научил?»
Санкевич отложил в сторону схему, распрямил уставшую спину и тут увидел Малинину, спускающуюся на лошади с бархана. Она ловко и непринужденно сидела на небольшой, упитанной кобылице. В одной руке держала повод, в другой — камчу.
Пружинисто спрыгнув на землю, Малинина подвела лошадь к коновязи, отпустила подпруги и пошла навстречу Санкевичу, приветливая и сияющая. Он в радостном порыве схватил ее за руки, притянул к себе.
— Здравствуйте, волшебница! Здравствуйте!
— Почему же волшебница? — Люба рассмеялась. Она сняла с головы соломенную шляпу, обнажив коротко подстриженные с каштановым отливом волосы. — Самые прозаические дела совершаем: строим, наблюдаем, измеряем.
— Прозаические-то, прозаические, а вот куда косу дела?
— А-а! За это мне уже досталось...
— От Лугового?
Люба взглянула в глаза Санкевичу и вдруг спросила:
— Что случилось, Валерьян Иванович?.. и где Луговой?
Санкевичу пришлось рассказать о происшествии с Шелк, но о том, что Луговой высасывал из ранки кровь, он не решался сказать.
— Как жаль, что я свернула с дороги! Ведь мы встретились бы! А теперь...
Она не сказала, что? теперь, но Санкевич видел, что она встревожена и озабочена.
— А где же ваши люди?
— Скоро прибудут. Я обогнала их. Верблюды еле тащатся. Мы так нагрузили их: и продуктами, и материалами.
— Кузина видели?
— Да, уже ждет вас. Просил не задерживаться... И в Песчаном была, ночевали там.
— Это хорошо, что делали там привал... А знаете, Люба, я ведь не сказал вам всего: Луговой высосал кровь. Он мог...
— Что вы говорите!.. Валерьян Иванович, милый, отпустите меня. Завтра я прискачу. Может быть, ему плохо... Я должна знать...
Санкевич растерялся.
— Собственно, я...
Но Малинина уже не слушала его и бежала к лошади.
...Едва Люба скрылась за барханом, как с противоположной стороны к стану приблизился новый всадник. Это была Меденцева.
— Что за день! — воскликнул Санкевич. — Я как диспетчер...
Меденцева подъехала, озаренная неярким светом заката, на породистой тонконогой лошади. Натянув поводья, спросила:
— Я в отряде Лугового?
Голос был грудной, сочный. Взглянув на смуглое лицо Меденцевой, на тяжелые кольца темных волос ее, спадающих на плечи, Санкевич про себя ахнул: «Еще красавица!»
— Вы Валерьян Иванович Санкевич? — спросила Меденцева, будто забыла его. Санкевич ответил на оба вопроса сразу:
— Да... Прошу...
Санкевич опоздал ей помочь сойти с седла. Она спрыгнула легко и грациозно, стройная, статная.
— Простите, я не подаю руки... — проговорила она певуче и вывернула ладонями вверх свои небольшие руки. На ее недлинных красивых пальцах Санкевич увидел темные полосы от поводьев.
— У вас сейчас возьмут лошадь, — сказал Санкевич и позвал Кумара.
— Не беспокойтесь, со мною подводчик. — Она оглянулась и воскликнула: — А вот и он!
Санкевич увидел приближающегося к стану верблюда. На вьюке сидел старик в фетровой шляпе и покрикивал: — Хоч! Хоч!
— Я так рада, что мы успели добраться засветло. А то пришлось бы коротать ночь одним. Где прикажете располагаться?
— Выбирайте любую, — сказал Санкевич, показывая на палатки.
— Благодарю вас. Мы расставим свою. У меня юрта, маленькая. В ней не так жарко.
«Черт возьми, у нее даже юрта! Наверное, не зря говорят, что Дубков ей помогает всем». И Санкевич, добрый Санкевич, подумал о Меденцевой нехорошо, подумал так против воли.
Все рабочие, какие были на стане, бросились помогать устанавливать юрту. Пока возились с ней и развязывали вьюк, Санкевич успел рассказать Меденцевой о Валентине Шелк.
Меденцева выслушала пространный рассказ Санкевича терпеливо, но с болезненной гримасой на лице. Когда он умолк, она возмутилась:
— Как это глупо!.. А сколько километров до Песчаного?
«Вот и эта сорвется туда», — подумал Санкевич и нарочно увеличил расстояние вдвое.
Но инженер ошибся. Меденцева была не из тех, которые, сломя голову, летят за любимым. Слова Санкевича ее не удивили.
— Да, да... На Бориса это так похоже. Он неисправим...
Меденцева свела широкие каштановые брови, будто ей было крайне неприятно, что Луговой остался таким, каким она его знала.
— Надеюсь, что к утру мы получим сведения... Малинина поскакала туда.
— Я хотела бы увидеть Малинину. Про нее ходят легенды. В аулах ее называют Любаш-кыз.
— Это чудесная девушка! — воскликнул Санкевич. — Луговому везет на хороших людей.
— Вы думаете?
— Чего стоит одна Любаш-кыз!
— Ну что же, юрта готова... Разрешите мне покинуть вас. Ненадолго. Видите, я какая с дороги...
— Да, да... Поговорить о деле у нас будет время. Я надеюсь, все благополучно?
Меденцева не ответила, будто не расслышала вопроса, и пошла к юрте, волоча за собой еще не снятую с руки камчу. Шла она легко, держалась прямо и независимо.
Санкевич остался сидеть у своей палатки и от нечего делать наблюдал за всем, что совершалось возле юрты Меденцевой. Он рассчитывал, что гостья быстро приведет себя в порядок и они сразу засядут с нею за журналы, но Меденцева не торопилась. Подводчик вскипятил ведро воды и отнес в юрту, затем развернул кошму на вьюке и достал большой чемодан и еще сверток в брезенте. Было похоже, что Меденцева
