С минуту мы молчали. Показания Цыганкова обрывались на самом важном.
— Кто же был в тот день на молении? — спросил я больше для того, чтобы записать этот вопрос в протокол.
— Я никого не видел.
— А как оказалась на кресте Сима?
— Не знаю. И слыхом не слыхал.
Я зачитал Цыганкову протокол. Он подписал, и мы отпустили его домой.
— Ну, как вы относитесь к показаниям старика? — спросил меня прокурор и тут же ответил: — От такого можно ожидать всего. Хитер. И, кажется, он рассказал так, как ему велел Шомрин.
Еще свидетели
Почти каждую ночь, перед тем как уснуть, я читаю атеистическую литературу — все, что могу достать в Белогорске.
Очень интересны высказывания людей, которые ранее занимали высокие посты в церковной иерархии, а впоследствии порвали с верой и церковью. Вот некоторые.
Е. К. Дулуман:
«Мои горькие ошибки и шатания должны многих научить и предостеречь. Знаю, что не без пользы для слушателей проходят мои атеистические выступления, которые я провожу с 1954 года».
А. А. Осипов:
«Ни бога, ни какого бы то ни было духовного потустороннего мира не существует, а любая религия является иллюзорным, надуманным отражением в человеческом сознании не познанных еще тайн природы, законов общественных отношений, психических и физических особенностей самих людей».
Вот как говорят бывшие профессора богословия! К ним бы нужно прислушаться верующим. Но, как ни странно, на них большее влияние часто оказывают такие люди, как Шомрин, Цыганков — неучи, а подчас и преступники. Дела их нередко противоречат законам секты, однако верующие почему-то прощают своим наставникам злобу, корысть, чревоугодие, обман — все пороки.
Вот и Мария Ивановна, дежурная по гостинице. Когда я заговариваю с ней о Шомрине, она никогда не отзывается о нем плохо. В ее глазах он — праведный человек.
Однажды, когда она вошла ко мне с чайником (она всегда ночью приносила мне чай), я попросил ее присесть.
— Говорят, что вы кассиром у Шомрина, — спросил я прямо. — Правда это?
Мария Ивановна стала как кумач.
— Каким там кассиром, — прошептала она. — Ну, дадут люди на нужды веры, приму...
— У вас учет есть какой-нибудь?
— Пожертвования совершаются тайно. Христос видит, сколько кто дал. Перед ним отчет держим...
Откровенным ответом Марии Ивановны я был удивлен.
— Сколько же вы собираете в месяц?
— Не подсчитываю. Грех... Кладут мне под салфетку, а кто сколько — не знаю... И отдаю так — в салфетке. А брат Иосиф знает, куда и на что израсходовать...
Верить или не верить Марии Ивановне? Правду она говорит или нет?
— А вы лично жертвуете на веру?
— Когда как... Бывает, даю.
— Сколько?
— Когда десятину внесешь, когда меньше...
— Сколько это, десятину?
— Десятую часть заработка...
— У вас, наверное, деньги лишние?
— У кого они, товарищ Иванов, лишние?.. Вера требует.
— На какие же нужды?
— Это вы спросите брата Иосифа. Может, он и скажет...
В коридоре раздался стук — кто-то из запоздавших колотил в дверь.
— Я пойду? — робко спросила Мария Ивановна.
В душе я ругнул человека, который неожиданно оборвал нашу беседу.
...Утром у меня состоялся еще более интересный разговор. Едва я успел расположиться за столом, чтобы на свежую голову перечитать протоколы допроса свидетелей, как услышал из-за двери робкое: «Можно?» Упитанный молодой человек в хорошем костюме нерешительно перешагнул порог. Посетитель мне не понравился. Бородка и волосы были как у стиляги, выражение глаз — преподлое, смотреть в них было неприятно. Я пригласил присесть, спросил, по какому он делу.
— Поговорить к вам... — Молодой человек стал мять в руках коричневую шляпу, сам глядел на угол письменного стола, где ничего не лежало. Странный тип. Да и не так молод он был, как показалось с первого раза. Молодил его румянец да юношеская бороденка, смешная и жалкая. А вот у глаз морщинки, тени.
— Слушаю вас.
— Видите ли, я... служитель культа. Настоятель местной церкви священник Коротков.
Поп! Первый раз в жизни приходилось разговаривать с человеком столь редкой и неприятной профессии. Невольно мне вспомнились карикатуры на попов. Нет, этот поп был другой. По облику его можно принять за художника-модерниста.
— Сколько вам лет?
— Тридцать шесть.
Вот тебе и молодой человек! Наверно, живется батюшке неплохо. Как бы угадав мои мысли, Коротков оправдался:
— Жизнь веду праведную, не пью, не курю, обязанностями не перегружен, а общественной работы не несу.
Он еще острил!.. Как его называть? Гражданин? Товарищ? Просто Коротков? По имени-отчеству?..
— Семья есть? — спрашиваю.
— Как же! Жена (заметьте: не матушка!), дети. Трое...
— И давно вы?..
— В пятьдесят пятом закончил духовную семинарию. И вот с того времени... А в Белогорске три года.
— Жена работает?
— Нет. С третьего курса медицинского за меня вышла. И не окончила.
— Так это вы звоните: клям-клям-клям?..
— Да! Колокол треснул, а новый — где возьмешь?..
Помолчали.
— Что же вы хотели сказать? — спросил я.
— Желаю списочек передать. — Коротков достал из кармана тетрадь. — Здесь у меня все сектанты Шомрина наперечет. С адресами.
— Нет, батюшка, список мне не нужен. Я преступление расследую, а не религиозную деятельность секты, — говорю ему.
Коротков будто удивился:
— Вот как!.. А мы с Шомриным идейные враги.
— А может быть, идейные братья? — уколол я батюшку.
