отовсюду торчащими клочьями ваты на нем была почти новая чистая рубаха, заправленная в брюки без заплат.
— Ну, что скажешь?
Володька шмыгнул носом, но это был в данном случае звук, выражающий независимость.
— Ну? — грозно повторил Валька.
— А вон, принес, — Володька кивнул в угол. Ярыгин глянул туда и разинул рот: на столе лежал большой кусок сала и пучок зеленого лука.
— Ты где взял? — только и смог спросить Валька.
— А на ферму привезли, я у тети Поли попросил будто для себя, а сам погнал Кирьку, дай, думаю, вам занесу. А то где вам взять? Девки на ферме говорят, что у вас денег не стало.
— Так… — протянул Валька. — Вот, значит, как.
— Ну, я пойду, прощевайте, — сказал Володька. Валька все еще не мог ничего сообразить.
— Слушай, кто это тебя так нарядил?
— А что? — насторожился Володька.
— Да ничего, красиво стало.
— А, — успокоился Володька, — это тетя Поля. Батька ее все уговаривает к нам перейти жить — заместо матки значит, а она говорит: кончай пить, тогда перейду, а сама, значит, мне уже рубаху достала и другое кое-что. Она душевная девка, тетя Поля-то, — завершил он, подражая кому-то.
— Ну, а батька что?
— Ладно, говорит, брошу, только переходи. Тетя Поля у нас всю избу прибрала. Приходите, теперь у нас чисто, — вежливо пригласил он. — Ну, я пойду, а то Кирька сбежит.
Он прошел мимо Валентина, который так и не решил, как следует поступать в таких обстоятельствах, и вскоре гулко протопал по мосткам.
— Кирька! Ах ты негодник! Ты куда залез? — услыхал Валька его звонкий голос.
— Хм, н-да… — подытожил Валентин, свои размышления.
А в это время самбисты уже вышли напрямик через лес к заповедному зеленому холму, сплошь усыпанному крупной черникой. Изредка попадалась и земляника. Вскоре кастрюля была почти полна. Солнечный свет, рассеянный зелеными кронами деревьев, мягко падал на их загоревшую кожу — темно- коричневую у Кирилла и бронзовую у остальных. Такие все разные, они чем-то неуловимо походили друг на друга. Похудевшие лица и крутой разворот плеч, легкая, неслышная походка и спокойный взгляд людей, уверенных в своей силе, и, кроме того, какое-то сходство в повадках и жестах, какое бывает у людей, которые живут вместе, — все это придавало что-то общее столь непохожим юношам.
Миновав бурелом и болотце, они вышли к озеру. На берегу сидели Подвысоцкий и несколько пловцов. Самбисты поздоровались, пловцы весело им ответили. Подвысоцкий что-то процедил сквозь зубы.
— Виноваты, Василий Ефремович, никак не могли за это время прийти на занятия, — сказал Антон. — Приносим повинную и угощаем всю честную компанию сладкой ягодой. — И поставил кастрюлю в середину круга.
— О, молодцы ребята! — обрадовались пловцы, запуская руки в кастрюлю и полными горстями отправляя ягоды в рот. — Простим их, Василий Ефремович!
— Говорил же мне Глеб, что наплачусь я с вами за свою доброту, — пробурчал Подвысоцкий, но ягоды своим вниманием удостоил.
— Э! Ребята, потише! — закричал Сергей. — Угощаться угощайтесь, да помните, что мы вам ягоду принесли менять на хлеб. Такса обычная: пятнадцать стаканов за буханку хлеба.
— Куда вам еще? — удивились пловцы.
— Как это «куда еще»? У нас ни крошки нет.
— Вчера машина ходила в Ряйселе, — сказал один из пловцов. — Взяли мы четыре громадные буханки: три на нас, одну на вас. Так Корженевич такой шум поднял! Что, говорит, пловцы? Половина из них девочки, а у меня, говорит, пять львов, и каждый может такую буханку в один присест съесть, и взял для вас две буханки.
— Хм, странно. Он сегодня был у нас и ни словом про хлеб не обмолвился…
— Наверно, вечером принесет! — сказал Кирилл. — Ведь он видел, что мы без хлеба едим.
Когда начался урок, Сергей и Кирилл, добросовестно работая руками и ногами, проплыли на глазах у всех добрые сто метров. Пловцы бурно выразили свой восторг, у Василия Ефремовича весело заблестели глаза.
— Ну и разбойники, одно слово — разбойники. Что вытворяют, а? И хотел бы злиться, да не могу. Ну ладно, Пильщиков, иди сюда, получай: деньги на твое имя пришли.
После секундного оцепенения раздалось такое громкое троекратное «ура!», что пловцы позажимали уши. Трубя и распевая, самбисты торжественно промаршировали вокруг Подвысоцкого вслед за Женькой, который размахивал тремя красными бумажками.
— Ну, водяные, забирайте себе все ягоды, — великодушно разрешил Антон. — Теперь-то мы заживем как короли.
— А вас, Василий Ефремович, — любезно добавил Сергей, — мы приглашаем на молодую картошку. Эх, хороша она, стерва, да если еще маслица добавить да укропчику сверху покрошить!
Подвысоцкий оторопело глянул на нахала, хотел что-то сказать, вдохнул воздух, но раздраженно махнул рукой и отвернулся. Сергей за его спиной так точно передразнил его, что все прыснули. Василий Ефремович обернулся, но лицо Сергея было непроницаемо-доброжелательным. Тогда Подвысоцкий снова махнул рукой и рассмеялся.
4
ЭКСТРЕННОЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ЗАСЕДАНИЕ
«ЗЛО НАДО ИСКОРЕНЯТЬ!»
ПОХИЩЕНИЕ ПОХИТИТЕЛЯ
По дороге домой самбисты галдели, словно стая растревоженных галок. Получение колоссального богатства в тридцать рублей ликвидировало финансовый кризис и открывало сладкую перспективу сытой жизни. Но, с другой стороны, всех беспокоил и возмущал поступок Корженевича.
— Когда он придет, сразу надо будет его спросить, зачем он это сделал, — кипятился Женька.
— А телку что? И сам не изменится, и хлеб не отдаст, — возразил Сергей. — Семь с полтиной помните?
— Так что же — смолчать? Ты, дескать, твори подлости, а мы будем скромно улыбаться?
— У нас на Балтийском, — сказал Антон, — на такую «заначку» очень просто ответили бы…
— Вот и давайте ответим по-рабоче-крестьянски! — подхватил Сергей.
— Тут другое дело. Надо все обдумать, иначе отношения так испортим, что вся наша учеба полетит вверх тормашками.
— «Отношения испортим!» — гнусаво передразнил Женька. — А он пусть творит что хочет?
— Дурак ты, Женька! — ответил Антон. — Если для дела надо, можно и не портить отношения. Хорошее учение стоит буханки хлеба. Да я не о том. — И он задумался.
— Подвысоцкому пожаловаться, — предложил Кирилл.
— Да, как раз! — Женька захохотал. — Он скажет: ваш хлеб пошел мою картошку искать.
— А что, если… — начал Антон.
— Все-таки пожаловаться? — подхватил иронически Женька.
— А что, если, — медленно повторил Антон, — провести на Глебе практическое занятие на тему «снятие часового», которое он нам предлагал? И в итоге отобрать хлеб!
Все замолчали.
— Как, Женечка? — обратился Антон к Пильщикову.
— Да я… да… конечно… ну… в общем…
— Смотрите, смотрите, Женька-то наш, оказывается, берет уроки разговорного языка у Вальки, —
