Он не оставлял безнаказанно ни одной ошибки, ни одной оплошности ни в стойке, ни в положении лежа. Работал легко, без напряжения, полностью расслабляясь, и вдруг неуловимо для глаз проводил прием. Невозможно было заранее предугадать, что он задумал. А если партнер не делал ошибок или становился в глухую стойку, упираясь всеми силами, он неожиданной комбинацией заставлял его терять ориентировку, и тот все равно попадался.
С каждым он боролся по-разному и побеждал противника его же оружием. Антону предложил грубую силовую борьбу и, измотав его, провел несколько резких, внезапных бросков. Женьке, который боролся с азартом и выкладывался до конца, предложил бурный темп и неистовый натиск, он просто затаскал его по ковру. С ловким, как пантера, Сергеем плел сложнейшие кружева комбинации, и все это неизменно кончалось падением Сергея. Гибкости Валентина он противопоставил еще большую гибкость, а против железной хватки и неутомимости Кирилла, который с ним боролся последним, выставил еще более цепкий захват и еще лучше поставленное дыхание. Это была поголовная трепка, избиение, но из него рождалось неукротимое желание научиться бороться так же виртуозно, побеждать так же неумолимо, так же совершенно владеть своим телом.
Поражения и неудачи неизбежны в жизни у каждого, и умен тот, кто делает из них верные выводы, у кого они не порождают уныния и растерянности, а возжигают в душе яркое, святое стремление преодолеть обстоятельства, превзойти победителя. Умен тот, кто соревнуется с сильнейшим, ибо, только имея перед собой большую цель, растет человек и — человечество.
— Ну вот, чемпионы, картина ясна. Будем работать. Данные у вас есть, толк выйдет, — сказал Глеб. — Молодцы, молодцы, для начала неплохо.
Глеб попрощался и быстро ушел, крикнув с мостков:
— Завтра чтоб дежурный не забыл рапортовать! У меня чтоб дисциплинка была!
Усталость сковывала руки и ноги. Кое-как завершив после обеда строительные работы, самбисты, едва стемнело, улеглись спать и уснули мертвым сном.
Но без происшествий не обошлось. Было уже совсем темно, когда Кирилл растолкал Антона: «Слушай! Зовут». Снизу от лощины несся отчаянный призыв:
— Самбо! Самбо! Самбо!
— Ребята! Тревога!
Они выскочили из сарайчика и, ежась от ночной свежести, бегом спустились к мосткам. По ту сторону в темноте смутно белели платья. Гимнастки ожидали их внизу.
— Мальчики! Идите к нам ночевать!
— Что-о???
— Около нас бродят бандиты!
— Да бросьте! — Они перешли к девушкам.
— Какой ужас! Какой ужас! — шумели гимнастки. Из их сбивчивого рассказа самбисты поняли, что с веранды после ужина пропала кастрюля с кашей и большой кусок мыла.
— Тише, спортсменки называются! — сказал Антон. — Всем нам идти незачем. Хватит и одного сторожа. — Он взял у ближайшей девушки дубину, которой та была вооружена, и самбисты принялись перехватывать дубину ладонями: одна над другой. Последней была ладонь Ярыгина. Ему вручили дубину, посоветовали бандита сразу не убивать, а лучше брать живьем, и Валька в толпе девушек, доверчиво жавшихся к нему, отважно зашагал навстречу опасности.
Его поместили на веранде. Девушки еще немного пошумели в комнате и затихли. В доме наступила тишина. Вокруг шумел лес, то затихая, то расходясь под ветром, а Валька, сидя на полу, вслушивался в непонятные шорохи и до боли таращил глаза в темноту…
Проснулся он как от толчка, когда уже светало: кто-то потихоньку снаружи приподнимал палочкой засов. Валька весь напрягся, готовый к броску. Бесшумно, не скрипнув, отворилась дверь, и, неслышно ступая, на веранду проскользнул мальчик в рваном ватнике. Он поставил пустую кастрюлю на пол, пошарил глазами и направился к куску хлеба, лежащему на столе. Валька тигром прыгнул к двери, отрезав преступнику путь к отступлению. Малыш жалобно пискнул, попытался выскользнуть, но забился в железных Валькиных руках.
Ярыгин вытащил преступника на лужок перед домом, чтобы получше его рассмотреть. Все это время мальчик, ни слова не говоря, пытался вырваться.
— Э! Да это пастушонок! — узнал Валька. — Вот так так! Послушай, как же тебе не стыдно: ты все же работник, уважаемый человек, в школе, наверно, учишься — и так поступаешь! Разве это хорошо? Подумай сам!
Пастушонок оставил бесполезные попытки вырваться и только пошмыгивал носом. Через некоторое время он понял, что бить не будут, потерял к событию интерес и, посмотрев на Вальку, стал ждать, чем все это кончится.
Ярыгин еще долго внушал ему высокие понятия о честности и отпустил его, сказав:
— Ты понял, я думаю? Смотри, чтоб это было в последний раз!
У малыша только пятки сверкнули, а Валька с чувством удовлетворения отправился к себе досыпать, предоставив девушкам по пробуждении ломать голову, куда делся сторож и откуда взялась кастрюля.
6
СЫН СВОЕГО НАРОДА
ВСЕ НОВЫЕ СТОРОНЫ ЖИЗНИ
ПРОВОЗГЛАШЕНИЕ РЕСПУБЛИКИ САМБО
Валентин, опершись на дубину, перемахнул проем между мостками и поднялся на поляну. Вдруг он заметил, что дверь сарайчика-столовой приоткрыта. «Черт побери! Неужели и сюда какой-нибудь воришка забрался?» Он подкрался к сарайчику и заглянул внутрь.
За столом сидел Кирилл. Нагнув голову так, что иссиня-черные волосы его крылом свесились вниз, он писал. Весь стол был завален исписанными листками бумаги. Валька продолжал следить за ним, стараясь понять, что именно он пишет. Дописав очередной лист, Кирилл отложил его в сторону и оперся подбородком на руку. Его узкие раскосые глаза глядели далеко-далеко, не замечая Валентина. Тот пошевелился и кашлянул.
— А, Валька! Это ты сейчас на мостках шумел?
Ну, поймал разбойников?
— Какие там разбойники, пастушонок голодный… А ты что, роман подтихую пишешь?
— Роман, — Кирилл улыбнулся.
— О чем, если не секрет? Вообще это дело, говорят, выгодное. — Валька поднялся по ступенькам и подошел к столу.
— О чем? Обо всем, что встречается на свете.
— Ого! Энциклопедия нашего времени? Помнишь, в школе писали сочинение «Евгений Онегин» — энциклопедия русской жизни начала XIX века»… — Вдруг среди бумаг Валька заметил книгу, которую никак не ожидал встретить здесь: «Букварь».
— Хм, вот так так, и верно, что энциклопедия — для младшего школьного возраста. А тебе-то для чего?
— Надо.
Не мог же объяснять Кирилл Вальке, который первым делом заговорил о выгоде, что сердце его билось великим чувством любви к своему отважному и честному народу охотников и оленеводов, который воспитал его, дал ему среднее образование и, лучшего из лучших, послал в университет, веря в него и надеясь на его обогащенный знаниями разум. Не хотел он объяснять Вальке, что, когда дети его маленького народа нуждаются в учебниках на родном языке, не может он ждать, пока окончит университет, и должен отдавать свои знания уже сейчас, немедленно. Он сказал только: «надо».
— Чудак, для чего надо?
— Чтобы издательство из плана не исключило, — объяснил он Вальке на наиболее доступном для
