– На набережную Неаполя выходит хрупкая девушка в белом платье, неся в руке сумку из белой кожи. Вокруг полно гуляющих, тучи голубей. Внезапно к девушке сзади подъезжает молодой человек на мотоцикле и в черных очках и выхватывает сумочку, потом резко газует и исчезает, умело маневрируя, в одной из боковых улиц. Девушка не кричит, не зовет на помощь – она достает из кармана небольшой пульт и нажимает кнопку на нем. В глубине улицы, куда свернул мотоциклетный грабитель, раздается взрыв.
Влад, огромный волосатый мужчина в тяжелых очках, бросил листок бумаги на столик перед собой и медленно закурил. Сидящая напротив него Нина закурила тоже. Они находились в одной из редакционных комнат телецентра. Обсуждали серию заявок, которые безработная дочь кандидата притащила своему старинному другу, университетскому однокашнику, занимающему довольно заметный пост на ее любимом канале.
– Послушай, Нин, как завязка динамичного фильма это интересно, но у тебя, насколько я понимаю, другой замысел.
– Да. Радикальная социальная реклама. Вернее, антиреклама некоторых распространенных видов запрещенного бизнеса. Ты не дочитал. Там дальше есть парень, ворующий автомагнитолы. Успешный безопасный бизнес: милиция никогда не находит ни магнитол, ни воров. Но вот один из покупателей краденого вставляет в свою приборную доску недавно стыреную магнитолку, включает, и в него бьет струя какого-нибудь отвратительного газа. Не покупай краденое! Дальше то же с мобильным телефоном. Там один парень…
Влад поднял руку, успокаивая начинающую горячиться сочинительницу:
– Понял, понял, а в чем мэсседж?
– Ну, я же говорю: воровать не просто стыдно, но и опасно. Сопротивление злу насилием. Если общество не защищают, оно начинает защищаться само. Пусть и непропорциональными мерами.
Влад почесал волосатую репу, зевнул. Нина выпустила огромный клуб дыма – было даже непонятно, как могло его столько поместиться в ее тщедушном теле.
– Там еще сценарий фильма. Телевизионщик кивнул: да, мол, помню.
– Еще не успел прочитать, сама понимаешь, работы… Нина живо подалась в его сторону:
– Я тебе сейчас расскажу идею. Называется «Четвертая власть».
– О журналистах?
– Вот-вот. Развитие идеи информационного общества. Что такое книга? Она нам рассказывает вечную историю, например, о том, как д'Артаньян все скачет и скачет в Англию за подвесками королевы. Газета рассказывает о событиях, которые произошли неделю, два часа назад – все равно. Телевидение рассказывает о том, что происходит в данный момент, правильно? Помнишь трансляцию CNN расстрела Белого дома.
– Ну да.
Нина жадно затянулась.
– Какой следующий этап?
– Какой?
– Организовывать события в тех местах, где уже стоят телекамеры: это дешевле и проще. Информация полностью подчиняет себе реальную жизнь.
Влад зачем-то поднял со стола сценарий социального клипа, потом положил.
– В общем-то мысль моя в принципе не новая. Социальная жизнь производит информацию. Но с какого-то момента информационная среда начинает влиять на реальность. Знаешь же историю с песней «Три танкиста»?
Влад вздохнул и забычковал сигарету.
– Нет, такой истории я не знаю.
– Там есть строчки про ночную танковую атаку: «Под напором стали и огня». Поэт написал это ради красного словца, а в те годы танки по ночам категорически не воевали. Но в конкретных подразделениях послушали «Трех танкистов» и говорят: уже и в песнях поется про ночные атаки, а мы отстаем! И внедрили. Так неграмотность поэта внесла вклад в военное искусство.
Однокурсник кивнул:
– Хорошо, Нин. Я подумаю, что можно сделать. Там у тебя еще и сценарий феминистического вестерна «Синий кожаный чулок», я посмотрю.
Нина тоже затушила сигарету и села прямо. Выражение лица у нее стало утомленным.
– Подумай, Владик. Ты не представляешь, как тяжело сидеть без дела. От Винглинского меня же выгнали.
– А-а, – мутноватый взгляд Влада чуть прояснился. Для него эта информация немного меняла дело. – Я внимательно, Нин, посмотрю, будем что-нибудь соображать.
Однокурсник хорошо относился к Нине, но при этом ясно и жалостью осознавал, что помочь он ей не в силах. Была в ней какая-то несерьезность, несовместимость с его жизнью. Ну какие сейчас могут быть неаполитанские мотоциклисты, в самом деле?! Еще в университете Нину считали немного малахольной и смотрели на нее по большей части свысока. Он хотел думать, что попробует ей помочь, но это вряд ли было реально при наличии такого папаши.
Нина встала и, хлопнув старинного товарища узкой ладошкой по монументальному плечу, вышла из комнаты. Пройдя длинный коридор, оказалась в холле и через открытую дверь в одной из комнат увидела экран телевизионного монитора. Она бы не обратила него внимания, если б на экране не мелькнуло вдруг знакомое лицо.
Папа!
Нина бесшумно приблизилась к двери. Теледебаты.
Программа «Вечер с Василиной Соловьевой».
Андрей Андреевич смотрелся великолепно. Подтянутая фигура в отлично сидящем костюме, удачно причесан и загримирован. Сдержанно, дружелюбно улыбаясь, пережидает речь оппонента. Тот клеймит коррупцию. Госпожа Соловьева солидарно кивает. Коррупция решительно не пользуется сочувствием у собравшихся в студии.
Эстафетная палочка беседы передается кандидату Голодину. Он говорит не быстро и не медленно своим ровным, мягким, но внушительным голосом:
– Вы знаете, я смотрю на эту проблему чуть-чуть под другим углом. Коррупция – зло? Да. Так же, как, например, болезнь. Но наличие болезни, кроме всего прочего, свидетельствует о том, что человек еще жив и вполне может выздороветь. Трупы не болеют. Так вот, если мы констатируем наличие у нас коррупции, то мы тем самым прежде всего констатируем наличие у нас государства. И не просто государства, а государства более-менее демократического. В первобытном обществе нет коррупции, в орде Чингисхана не было коррупции, не было бюрократии, потому что не было самих «бюро», то есть столов: где их ставить в степи? Орда все время передвигается. Это не игра слов.
– Нет, я как раз констатирую наличие игры слов, – вставила Соловьева, чувствуя, что разговор начинает выворачиваться из-под ее контроля.
– Тогда это выигранная игра, – нашелся Андрей Андреевич.
Беседа еще некоторое время вертится вокруг этой темы. Один из либеральных кандидатов приводит еще один пример государственного строя, при котором коррупция может считаться побежденной, – сталинизм.
– Ну какой же политический спор у нас обойдется без упоминания Сталина? – немного нервно иронизирует ведущая.
Коммунистический кандидат в растерянности. Его очередь говорить, а у него нет на вооружении санкционированного Центральным комитетом мнения. Вроде бы отца народов хвалят, но под похвалой ощущается подлый подвох. Ответ сразу и не подберешь. Настаивать, что коррупция тогда все же была и Сталин тем самым отличался от Чингисхана? Но в таком случае выходит, что отличался не в лучшую сторону. Согласиться же с вроде бы вдохновляющей мыслью об отсутствии – значит приравнять СССР к орде.
Андрей Андреевич смотрел на происходящее с видом человека, находящегося явно над схваткой. Что бы теперь по сему поводу ни говорилось, все висты с ситуации снял он.
