Майор не знал, что ей ответить.
Установка сменила тип свиста – он стал выше и прерывистее. Лапузин повернулся к двери, за которой находились его спутники, и поднял торжествующим жестом одну из пенящихся колб, как будто это был бокал шампанского.
В тот же момент раздался взрыв, и профессор вместе с колбой полетел по воздуху в сторону майора и Джоан. Из черепахи – сразу из всех ее отверстий – повалил тяжелый черный дым. Джоан сделала движение, собираясь броситься на помощь рухнувшему ничком на каменный пол Лапузину, но майор придержал ее за руку:
– Погоди, возможно, это не последний взрыв.
Он оказался прав. Рвануло еще раз, после чего механизм окончательно затих.
Дальнейшее происходило в стремительном нервном темпе.
Профессора явно не убило, о степени же покалеченности судить было трудно.
– Нужно врача, – сказала Джоан.
– Лучше не врача, а к врачу. Я возьму его под руки, а ты, если сможешь, за ноги. Секунду, только сделаю несколько снимков.
Профессор, несмотря на свою внешнюю субтильность, оказался увесистым и крайне неудобным для экстренной транспортировки. Тяжело дыша, русско-американская пара пересекала темный двор. За ними ползло облако удушающего запаха.
Появился Петрович. Он с недоумением поглядывал то на распахнутые ворота ангара и валящие оттуда клубы дыма, то на тело профессора.
– Помоги, Петрович! – скомандовал Елагин, и старик, почувствовав в нем офицера, тут же включился.
Бесчувственное тело положили на заднее сиденье. Джоан устроилась рядом с майором. Машина рванула с места.
Вахтер остался у открытой створки фигурой полного обалдения.
Некоторое время ехали молча.
– Куда мы его везем?
– Естественно, в больницу.
– Не лучше ли было вызвать «скорую помощь»?
– Не лучше. Так быстрее. Кроме того, нам пришлось бы объясняться не только с врачами, но и с милицией. В наши планы это не входит. Им бы не понравился твой паспорт в контексте технологической аварии. Мы все равно ничего не смогли бы доказать.
Елагин вел машину намного рискованнее, чем до этого, но Джоан уже не реагировала на транспортные кошмары.
– Выходит, испытай папа свой последний метод, он все равно погиб бы?
– Может, и нет. Ты же говоришь, у него был какой-то там костюм.
– Да.
– Одно можно сказать точно: с «чистой силой» все ясно.
Он как мог пересказал Джоан давешние лапузинские объяснения. Поняла ли она их, сказать было трудно – он и сам понял все очень приблизительно.
– Никакого абсолютного топлива нет и, судя по всему, не предвидится. Мировая гастроль Винглинского – мыльный пузырь. И я представляю, с каким грохотом он лопнет. А если еще и Лапузин умрет…
– Он дышит.
Въехали в город. Где находится больница, майор отлично знал – ему не раз приходилось навещать там своих пострадавших друзей из «Китежа».
– Нам придется расстаться, Джоан.
– Почему?
– Посуди сама: произошла катастрофа, среди участников – гражданка США. Думаешь, у нас упустят случай раскрутить такой случай?
– Кто знает, что я гражданка США? Кто знает, что я там была?
– Петрович. Даже если он уже не позвонил куда следует, то позвонит. Даже если он уже не стучит какому-нибудь заинтересованному лицу или организации, то все расскажет через час-другой следствию. Опишет приезжавшую с Лапузиным девушку, после чего найти тебя будет лишь делом техники даже для наших ментов.
Майор остановил машину.
– Выходи!
– Почему?
– Будешь ждать меня вон у того дома с колоннами. Я отвезу профессора и очень скоро заберу тебя. Стой за колонной, чтобы не бросаться в глаза.
Глава тридцать девятая
Ангел на пепелище
Ольга Ивановна Кобец пребывала в шоке. Директриса школы-интерната для умственно неполноценных детей сидела в кабинете директора кинотеатра «Заря». От нее пахла валокордином и гарью, она нервно вытирала скомканным платком распухшее от слез лицо. Только что с треском и грохотом сгорело здание порученного ее заботам заведения. Двое воспитателей и трое воспитанников, пострадавших во время пожара, были увезены каретами «скорой помощи» в районную больницу. Остальные воспитанники числом тридцать девять человек испуганно толпились в вестибюле кинотеатра, где их решили временно разместить местные власти.
Можно было радоваться, что обошлось без человеческих жертв, но трудно радоваться после прогулки по пепелищу. Удивительно, как основательно, добросовестно выгорело старое довоенное двухэтажное здание барачного типа.
Ольга Ивановна небезосновательно опасалась, что для нее неприятности с окончанием пожара отнюдь не закончились, а только начинаются. За последние полгода она трижды расписывалась в предупреждениях пожарной охраны о том, что здание школы-интерната эксплуатируется ненадлежащим образом. А как его можно было эксплуатировать надлежащим образом при таком нищенском, да еще и не регулярном финансировании?!
Но кому бросишь этот упрек?
Начальнику администрации? Так себе же будет дороже. Кроме того, к кому теперь обратиться за помощью, у кого просить раскладушки, горячее питание? У него же, у Николая Николаевича, будь он неладен.
В дверь кабинета постучали. Это был явно не его хозяин. Дверь открылась, прежде чем Ольга Ивановна успела сказать «войдите».
На пороге стояла невысокая остроносая девушка в длинном пальто и шарфе, намотанном на шею. За ней виднелось несколько мужских фигур, но было очевидно, что старшая здесь – именно эта молодая особа субтильного, но решительного вида. На мгновение Ольге Ивановне даже показалось, что она где-то ее видела. Но сосредоточиться и вспомнить ей не дали.
– Вы директор школы-интерната?
– Я.
– Все дети находятся здесь, в кинотеатре?
– Все, кто не в больнице. А вы кто?
– Я потом вам все объясню. Сейчас некогда. Автобусы поданы. Идемте, проследите за погрузкой, чтобы мы никого не забыли.
Ольга Ивановна осталась сидеть, она всегда глупела и тормозила, когда на нее наваливались так напористо и решительно.
– Я, вы знаете…
– Я вас слушаю.
– Я не понимаю…
– Все очень просто. Мы сейчас всех ваших детишек вместе с вами и оставшимися воспитателями
