повышенный нагоняй. Чтобы не было между нами недоразумений, прошу вас сделать следующее.
Прораб слушал, а Хохол продолжал:
— Насколько я понял, у вас сейчас никакого инструмента нет, а у нас всего десять топоров и пять пил, да и те точить надо. А ведь для постройки жилья, кроме бревен, нужны двери, окна и полы, всевозможная мебель, нары. Значит, нужны доски и столярный инструмент. Для распиловки бревен на доски понадобятся продольные пилы, которых нет, а для точки пил и топоров нужны терпуги и точила. Как быть?
— Я с тобой полностью согласен, Иван Иванович, но об этом поговорим отдельно. Всем разойтись, а мы с тобой прогуляемся!
Прораб резко повернулся и упругой походкой направился к лесу. Хохол направился следом. Они шли рядом, и издали казалось, что идут два брата-близнеца. Оба широкоплечие, могучие, по-медвежьи косолапые.
— Скажи мне, Иван Иванович! — Не поворачивая головы, спросил у Хохла прораб. — Ты что, самый богатый мужик был в деревне?
— Откуда вы, Владимир Степанович, взяли это?
— Да потому, что обратил внимание, как к тебе относятся люди, да пожалуй, ты единственный из всех одет и обут довольно сносно.
— Нет, Владимир Степанович, я никогда не был богатым. Да и все остальные богатством не отличались.
— Тогда почему тебя раскулачили?
— Это долгая история!
— Расскажи, если не секрет, спешить нам некуда. Кстати вот и ель поваленная. Давай присядем, покурим, а ты расскажи свою историю!
— Был в нашей деревне умный человек, — повел рассказ Хохол, — Пономарев Сергей Егорович. При НЭПе он собрал несколько работящих мужиков и сказал нам, что пришло время переходить к культурному земледелию. Для этого нужно объединиться и всем вместе приобрести железные плуги и бороны, конные косилки, веялки и другой сельскохозяйственный инвентарь, запастись высокоурожайным посевным фондом, удобрениями. Потребуются, конечно, деньги. Во-первых, говорил он нам, у каждого в запасе найдутся какие-то деньжонки, а во-вторых, возьмем кредит в банке. Как раз в то время начали создаваться всевозможные товарищества, кооперативы и другие объединения, которые хорошо поддерживались правительством, банками и учеными. Мужики долго мялись, но все же поверили и согласились объединиться. В наш кооператив вошло двенадцать семей. Тут еще годы выдались урожайными, да хорошо помогал семенами и консультациями специалистов сельскохозяйственный институт, причем без всякой корысти. В первый год мы собрали по двести пудов с гектара пшеницы, когда крестьяне на соседних полях собирали по 50–60. Если учесть что мы стали сеять и собирать отборное зерно, которое с охотой брали все лабазники, то за три года нам удалось расплатиться с кредитом и с лихвой вернуть все вложенное в кооператив изначально. Крестьяне, видя результат, стали проситься к нам, но Сергей всем отказывал и советовал создавать свои кооперативы. Но, очевидно, не находилось толковых организаторов и дальше разговоров у других дело не шло. И вдруг все изменилось. Началась коллективизация. В один прекрасный день был созван сход жителей, на котором сказали, что отныне вся земля передается колхозу без выкупа и на вечные времена. Крестьянам предложили сдать в колхоз коров, овец, свиней, лошадей, а так же сельскохозяйственный инвентарь. Объявили, что колхозники освобождаются от продовольственного налога, и записали в кулаки всех членов кооператива, то есть нас, а также священника и мельника. Правда, самого Сергея Пономарёва и его брата Никиту в кулаки сразу не записали, так как Сергей имел заслуги перед Советской властью и даже получал от неё пенсию, а Никита был награжден боевым орденом за Перекоп. Несмотря на угрозы ареста и на то, что землю и скот забрал колхоз, сельские мужики не торопились в него записываться, считая, что всё это проделки местной власти и наверху вскоре разберутся, наведут порядок. Так думали и мы. В итоге нас, кулаков, обвинили в срыве сбора продналога и в пропаганде, направленной против коллективизации и колхозов, то есть, против линии партии. И пошло — поехало. Из города прислали рабочих для оказания содействия местной власти. Собрали бедноту и безлошадных на собрание, приняли решение и объявили, что колхоз организован, о чём доложили в Обком партии. Там выделили новоиспеченному колхозу деньги для становления, а записавшимся в колхоз, разрешили выдать по 50 рублей. Так и сделали. Начальство на радостях, что получилось, всю ночь глушили самогон, а наутро обнаружили, что колхозные деньги пропали. Куда они делись, так и не узнали. Потом, чтобы заставить крестьян вступать в колхоз, было решено показать, кто в доме хозяин, и раскулачить наш кооператив. Сказано — сделано! Колхозники, во главе с деревенским начальством, выбросили нас и наши семьи на улицу, разрешив только одеться. Пришлось искать крышу над головой у родственников. Мы даже не могли себе представить, что с нами, русскими людьми, которые защищали страну, кормили её, поступят как с прокажёнными. Сергей и Никита кинулись к большим начальникам. Никита даже добился приема у Калинина. Все обещали разобраться в жалобах, но на обещаниях всё и закончилось. Мало того, пока братья добивались справедливости, их семьи тоже повыгоняли из домов. И только тут до нас дошло, что местная власть не причём. Они никогда, без приказания свыше, не осмелились бы творить произвол. Как только стало теплеть, всех раскулаченных собрали, под конвоем вывезли на станцию, посадили в вагоны и отправили в эти богом забытые места. Вот и сижу перед вами, крестьянин, хлебороб, призванный теперь валить вековые ели, потому что я — кулак!
Владимир Степанович промолчал, поднялся на ноги, крякнул и торопливо направился к лагерю, где началась какая — то возня. Хохол потянулся за ним. Подойдя к поляне, они увидели четырех лошадей, запряженных в груженые мешками сани. Вокруг толпились люди, возбужденно шумели и о чем-то спорили. Владимир Степанович остановился, повернулся к своему попутчику и сказал:
— Вот тебе, Иван Иванович, и первый обоз!
— А что они привезли?
— Не знаю, но скоро узнаем!
Подойдя к толпе Хохол, поинтересовался, что тут за шум. Никита Пономарёв с какой-то злобой ответил:
— Да вот говорят, что привезли продукты, но никто толком не знает, когда их будут раздавать!
— Успокойся, — ответил спокойно Хохол. — Во-первых, никто не знает, сколько привезли продуктов, и каких. Во-вторых, ещё никто точно не знает, сколько людей в лагере. Вот когда всё узнают, тогда и решат, когда и каким образом их делить!
— И сколько же нужно времени, чтобы узнать? — съязвил Никита.
— Думаю, не раньше, чем завтра!
Мужики, слышавшие этот разговор, поняли, что сегодня делить продукты не будут и стали постепенно расходиться. Владимир Степанович облокотился на ближайшие сани, позвал Хохла и подозвал к себе возчика с первых саней. Тот тут же подошел к нему, снял с головы рысью шапку и слегка, без следов явного подобострастия, поклонился ему. Это был человек высокого роста, широкий в плечах, с узкими глазами на круглом лице, заросшим густой черной бородой. На нем была добротная кухлянка, на ногах красовались унты. После поклона он выпрямился перед прорабом и стал ждать дальнейших распоряжений.
— Скажи мне, добрый человек, что вы привезли нам? — ласково спросил Владимир Степанович, с интересом рассматривая стоявшего перед ним великана.
— Привезли мы, почитай, шестьдесят пудов разных продуктов. Здесь сухари, пшено, соль, хлеб и вяленая рыба. Да вы не сомневайтесь, все в целости до грамма, — на довольно чистом русском языке доложил возчик.
— А документы на груз есть?
— Груз весь, а документов не давали. Мы так!
— Хорошо, — успокоил его прораб. — Теперь распрягайте лошадей, покормите их, да и сами отдохните. Груз, считай, ты мне сдал полностью, за что всем большое спасибо. А ты, Иван Иванович, собери мужиков, пусть выгрузят все мешки из саней вон под ту ёлку. А я сейчас пришлю охрану. Когда сделаешь, приходи ко мне в шалаш!
Владимир Степанович лежал в шалаше на толстом слое лапника, заложив руки за голову. При входе Ивана Ивановича он не встал и даже не приподнялся, кивнув головой на приютившийся у входа массивный
