прочим, тоже орет. Мы там были... А мы были на Кипре, там тоже орет. А вот здесь не орет. Духовой оркестр в порту, музыканты в белых брюках, так это не в счет - встречают корабль, играют 'Глори, глори, аллилуйя' и 'Янки дудль'. Молодые все. Студенты, может, и школьники. Толстая девка в очках и фуражке, как у раннего Жириновского, играет на бейном басе. Что такое 'бейный бас'? Прочитай 'Самоубийцу' Эрдмана. Там безработный Подсекальников в качестве последней надежды решил выучиться играть на бейном басе. А чем кончилось? Тем и кончилось, что самоубийца остался живым, а коммунист Федя Петунин застрелился. Туда и дорога... Не скажи, если по христианской этике... Здесь тоже кривая самоубийств и вообще... Бергман. Он живет на острове Форе, соединенном с Готландом посредством моста... Не Форе, а Фарё - вот же шведский язык, труднее финского - красиво пишется, трудно произносится. Например, Visby - произносится вовсе не 'Висбю', но все-таки и не 'Висби', а на конце опять же все же буква типа Ю, типа В- и-с-б-и-Ю, но Ю почти глотается... Рифма: Висбию-Лесбию... Я тоже знаю рифму: Ленин - Сталин... Глупо, как все в мире. Нога болит, растянул связку на велосипеде, у меня вообще с суставами плохо. Ноги мои ноги, как говорил Шукшин в фильме 'Калина красная'... А мне рассказывали, что этот мост через Форе-Фарё разрушил личную жизнь Бергмана. Бергман, бывало, поссорится с женой, хлопнет дверью и бегом из дома. Садится в личный автомобиль да к парому, который тогда ходил между островами, а моста не было. Пока парома ждет, остынет и обратно домой. А тут, как построили мост, он сел в машину, взял да и уехал к чертовой матери навсегда... Так он теперь здесь не живет?.. А я откуда знаю? Я, извините, с ним свиней не пас и 'Жертвоприношение' не снимал... 'Жертвоприношение' - это Тарковский, последняя лента, это надо знать... А чукча - не читатель, чукча - писатель... Тарковский, кстати, снимал на Фарё. Не на Фарё, а на Готланде... Разницы нет... Большая разница... Разницы нет, по крайней мере для нас. Да и для него теперь - тоже. Тарковский умер в 1986 году... Вот ты говоришь, музыка не орет, а на прошлой неделе был рок- фестиваль, дуло в динамики так, что стекла в доме дрожали. Я вышел воздух звука в грудь толкает. Бейный бас электрогитары... Так ведь городской праздник был: фестиваль, качели, лакрица. Салют вдруг ударил в 12 часов ночи... Мы думали, город спалят, ничего, обошлось. А красивый, правда, был салют? Феерический фейерверк!.. Фейерверкический, ты прав. Ничего подобного не видел. Разрывы высоко, полная иллюзия фантастически обжитого светом пространства. Рунические знаки, соляр, кресты. Вдруг в воздухе вычерчивается крест огромных размеров. Побудет-побудет, огромных размеров, как бы колеблясь, а потом тает и исчезает в сопровождении бейного баса электрогитары и восторженных воплей шведской и интернациональной молодежи... Да-да, а я свой крест на пляже потерял, хороший был крест, серебряный, освященный в церкви около метро 'Динамо', где поп на прошлое Вербное воскресенье сказал, что католики и протестанты будут гореть в геенне огненной... А у меня тоже был раз один хороший крест, я жил тогда в гостинице города Гусиноозерск, что в бывшей Бурятской АССР, где теперь избрали депутатом певца
Иосифа Кобзона, русского, видите ли, Синатру...
И пошла, как говорится, писать губерния. Кроме серебряного, были кресты из слоновой кости, золотые, бронзовые, медные, латунные, алюминиевые, деревянные. Найденные, оставшиеся от 'белогвардейской бабушки', изготовленные 'в зоне', подаренные 'одним подлецом, но крест есть крест', купленные по внезапной и неясной душевной необходимости у еврея на Манхэттене за десять долларов (приказчик в лавке просил пятнадцать, но старый хозяин внимательно осмотрел взволнованного приезжего русака, зараженного вирусом перестройки, потной рукой сжимающего тощий кошелек, и велел приказчику оценить сделку всего лишь в один американский червонец).
Чудны дела Твои, Господи! Много глупостей было сказано наряду с толковыми вещами. Но подчеркиваю, что ничего нового, интересного, информативного или хотя бы занимательного не услышал я, не узнаете, соответственно, и вы. Ведь не считать же занимательным или информативным, интересным или хотя бы новым следующий рассказ:
- Я ехал сидячим поездом из Ленинграда в Москву, где у меня была жена, а в Ленинграде любовница. Мне к тому времени они надоели уже обе, и я вскоре с одной из них начисто развелся и делил квартиру, а другая собиралась есть таблетки от несчастной любви, но у ней ничего не получилось, и она вышла замуж за инженера, которого тогда посадили, а теперь он весь в бизнесе, крупный воротила, имеет дачу на Канарах или где там все они такие дачи имеют? Вот почему я, едучи в этом сидячем поезде, все присматривался средь бела дня к одной интеллигентной горожанке, девочке лет восемнадцати, путешествовавшей в сопровождении родителей. Да все выходил в тамбур курить демонстративный 'Мальборо', который был тогда в дефиците, а я запасся в городе Михайлове Рязанской области на цементном заводе 'Спартак', где в магазине был только комбижир, мятый хлеб и штабеля 'Мальборо', остаток от роскоши московской Олимпиады 1980-го, два рубля пачка. Вам сейчас считай что даром, а я тогда получал сто десять рублей в месяц, и это тоже было накладно, хотя я два блока все же купил в запас. Горожанка уже тоже присматривалась ко мне с любопытством, а я (опять же демонстративно!) почитывал 'тамиздатскую' книгу писателя Битова, чтобы она 'случайно' видела обложку. 'Пушкинский дом', издательство 'Ардис'. Горожанка красивая была, грудастая, черные глаза такие, как маслины, как гречанка. Разрез на платье был, туда спускалась цепочка, и когда девочка случайно наклонилась, то я случайно увидел, что между пышных ее грудей покоится золотой крест. Что-то со мной явно происходило и с ней тоже, и родители ее, очевидно, почувствовали, что уж вовсю начали циркулировать между нами те флюиды, которые означают надвигающуюся любовь. Закряхтели, задвигались, стали бросать косые взгляды, которые называются оценивающими. Ай да дела, думаю, но вдруг просыпаюсь, потому что я в Питере вел непотребный образ жизни лежа в постели, часами крутил включенную 'на весь звук' пластинку 'На волне моей памяти', музыка композитора Давида Тухманова, обжирался с любовницей мясом и картошкой в ее коммунальной квартире, пил водку да трахался день и ночь, как кролик из журнала 'Плейбой', главный редактор Артем Троицкий. Так вот, я просыпаюсь и вижу ужасную картину, мне поначалу совершенно непонятную: родители ее окаменели, не смотрят больше на меня, но я вижу по их каменным шеям, что не смотрят они на меня опять же, извините за повторяющееся выражение, ДЕМОНСТРАТИВНО, нарочито, хотя сами - интеллигенты, очевидно, не меньше, чем во втором поколении, а то и больше. И горожанка лишь на секунду обернулась ко мне. С мукой глядела на меня моя несостоявшаяся любимая, с которой я при правильном раскладе мог бы делить остатки своих дней, как, например, инженер-ворюга делит их с моей бывшей любовницей, а некий другой козел - с моей бывшей женой. Взглядом просила она меня о чем-то неведомом, как у поэта Александра Блока. Умоляла меня не быть таким, каким я был, есть и буду! Призывала отринуть Телесное, погрузиться в Духовное, как одинокий парус белеет в Черном море. Верила, в отличие от родителей, что я, быть может, и не совсем еще пропащий человек, что Бог поможет мне выкарабкаться, но ее-то силы кончились, еще не начавшись, и она бросает меня, еще не обретя... Проехали город Химки, где у меня украли шапку в 1967 году, проехали Моссельмаш, где живет бродячий проповедник, неофит Горич. Вот она уж и Москва, Ленинградский вокзал с носильщиками-татарами, которые набросились на их роскошный багаж, как львы, а девочка-мечта последний раз наклонилась за своей замшевой сумкой, и я вторично обомлел: креста на ней, в ней, на НИХ (я имею в виду груди, молочные железы по-научному), креста уже нигде не было. Крест этот исчез. Или привиделся мне первоначально, но неизвестно зачем. Или все-таки исчез. А если исчез, то зачем? Я не знаю. И никто не знает, кроме Него. Но история эта перевернула всю мою жизнь, я практически стал совсем другим человеком, вы видите...
- Видеть-то видим, но ты скажи, что случилось там такое во сне и отчего ты проснулся уже персоной нон грата? - посмеивались все мы.
- Да откуда ж я знаю? Мне кажется, будто я помню, что мне снился чистый, светлый остров с белыми известковыми утесами и желтым песком, соснами, пиниями, фигами, тутовником, руинами храмов, белеющими в ночи, пирсом, молом, чайкой, низко парящей, тот самый остров, где - прохладная жара и ветер кроны сосен шевелит...
- Так тебе снился Готланд? - ахнули мы тогда.
- Да. Готланд. Божья Земля. Тот остров из того сна. Я ведь тотчас узнал этот остров, как только сюда попал... пожалуй, слишком поздно попал...- Он низко опустил голову, но потом резко вздернул подбородок, и его побледневшее лицо говорило о крайней степени волнения, охватившего этого молодого, но уже много испытавшего человека.- Что ж, друзья, признаваться, так до конца. Очевидно, вследствие съеденного и выпитого с любовницей, сон мой закончился кошмаром: остров захватили краснорожие коммунисты, одетые в шлемы викингов, украшенные красными звездами. На танках они утюжили островное пространство, а их желтые подводные лодки с теми же звездами всплывали везде, как грибы в лесу. Меня повели к стенке и велели отречься от Него. Я и отрекся. Но все равно: грянул громовой выстрел, от которого я и проснулся.
