Дети его стыдились, жена мечтала упечь в сумасшедший дом, но дело в том, что в обиходе, в общении на все темы, кроме футбольных, мистер Бут проявлял полное благоразумие. Наконец, наступил день, когда мечта его сбылась.
— Они вышли на поле?
— Нет, Теодор, они, его избранники, согласились встретиться 'всей командой' в пивной 'У моста', согласились встретиться и выслушать его обращение-манифест. Воистину, капля камень точит, он их уговорил, уломал, улестил, и не только в обещанном дармовом пиве было здесь дело. Они, все эти добропорядочные, законопослушные и скучные горожане не могли не услышать сквозь наукообразную, бессвязную, но, видимо, не лишенную своеобразного очарования речь учителя истории дыхание какой-то таинственной и возвышенной мысли. Им стало интересно. А паб, такое место, куда англичанину всегда пойти и не стыдно, и не страшно. Явились все двенадцать человек.
— Почему же двенадцать, ведь…
— Совершенно верно, в футбольной команде одиннадцать номеров. Появление двенадцатого объяснялось легко. Просто у двух 'игроков' были абсолютно идентичные данные. Иные близнецы менее схожи, чем были схожи эти двое. Антропометрически. Булочник и аптекарь. Мистер Бут не мог кого-то одного из них отвергнуть всего лишь своею единоличной волей. Он решил бросить меж ними честный жребий. Пусть, решил он, футболист-неудачник публично получит 'черную карточку' от самого верховного судьи, от 'случая'. Итак, собрал он их. И выступил с речью. Начиналась она словами:
Я вынужден был укрепить устойчивость своего здания второй колонной, и теперь опирался на стол гения обеими руками. Стараясь скрыть свое состояние, я опустил голову. Молчи, Зельда молчи, ибо я не знаю, что со мною произойдет.
— 'Не мир я вам принес, но мяч!', и выдержана была в соответствующем духе. Многие свидетельства того времени, указывают на то, что мистер Бут постепенно впадал в религиозный пафос в своих размышлениях. Впрочем, это не такая уж редкость среди гениев. Вспомните Ньютона, который вторую половину жизни занимался изучением и толкованием 'Библии'. Так вот, после того, как речь была произнесена, бросили жребий. Одному из 'учеников' пришлось покинуть собрание. Судя по всему, атмосфера встречи определенным образом подействовала на собравшихся. Ни о каком ироническом отношении не могло быть и речи. Может, не до глубины души, но простые городские обыватели прониклись торжественностью момента. Когда тебя называют избранником судьбы, кто бы не называл, это не кажется смешным. Забавно, но тот, кто проиграл жребий, еще до этой встречи в пабе, уже, что называется, уверовал в мистера Бута, по крайней мере, как в пророка. Своим изгнанием из 'команды', он был уязвлен в самое сердце. Изгнали его, самого верного и преданного!
— И он предал мистера Бута!
Запрыгнув на стол, и усевшись на таблицы, Зельда хлопнула себя по коленям и сказала.
— История старая как мир. Учитель истории принял титул Величайшего Тренера. Глядя на ситуацию через пятую-шестую кружку пива, с этим согласиться было нетрудно. На особом счету у мистера Бута были двое 'игроков': капитан команды и вратарь, если сказать по-другому — ловец. Не человеков, мячей, но тем не менее. Надо ли говорить, что одного из них звали Питер, другого Пол. Величайший Тренер сам назначил их на эти должности, но при этом умудрялся считать все это совпадением, и видеть в совпадении этом великий смысл. Тот, кто проиграл жребий, был изгнан из пивной; он остался у двери и подслушал все, что там происходило в растворе препьяного восторженного угара. Пылая оскорбленным сердцем, он отправился прямиком в полицию, и там рассказал о встрече в пивной 'У моста'. Конечно, ничего противозаконного в этом сборище не было, но мистер Бут был на заметке у властей еще с того момента, как добывал статистические данные о жителях городка. Данные эти не были секретными, но в желании ими обладать было что-то неуловимо шпионское. Главным моментом обвинения против учителя истории явилось то, что он объявил себя Тренером, да еще Величайшим. Сделать это на родине футбола, все равно, что объявить себя величайшим джазменом в Новом Орлеане, да еще не имея собственного саксофона. Преступлением не является, но свидетельствует о несомненном помутнении рассудка. Плюс слава тихого городского сумасшедшего и так уже блуждавшая за нашим героем.
— Его упекли в сумасшедший дом?
— Там он умер спустя несколько месяцев. Врачи, из самых, полагаю, гуманных побуждений, запретили ему какой-либо контакт с футбольной информацией. Говоря просто, они уморили его интеллектуальным голодом. Ему не давали читать даже спортивное приложение к местному листку.
Голос Зельды стал мягче и смягчились мои мучения.
— История, собственно, вся. Осталось сказать лишь несколько слов о том, как были обретены, на век, казалось, утерянные открытия мистера Бут. То, что они были обречены на прочное забвение, не просто слова. Дом три раза перепродавался и ремонтировался за эти годы. Все, что вы видите вокруг, естественно, реконструкция. Путем длительных изысканий, исследования сходных случаев околофутбольного безумия, отталкиваясь от найденных впоследствии электронных записей, удалось воспроизвести эту келью аскета статистики. Электронная версия статей мистера Болла осталась на заброшенном кладбище Первого, еще электронного Интернета. Врач-психиатр наблюдавший все эти месяцы мистера Бута, и не сделавший ничего реального для его освобождения, это могло сказаться на его карьере, выкупил у вдовы несколько главных тетрадей с записями больного. Якобы для целей лечения. Он же, я думаю, озаботился тем, чтобы загнать эти материала в Сеть. Очень похоже на попытку очистки совести. Пилат от психиатрии.
Я вздохнул полной грудью и увидел, что Зельда смотрит на меня очень внимательно. При этом, продолжая говорить.
— Знаете, Теодор, я легче поверю, что душа может жить-поживать на том свете, чем в то, что возможно отыскать какую-нибудь стоящую идею в этой бездонной, законсервированной клоаке, в которую превратили Первый интернет усилия миллиардов человекообразных дебилов. Но настал день, и в печально известной Математической Пещере под Бомбеем появилась группа молодых бастардов информационной позициологии. Они всерьез занялись тем, что впоследствии было образно, и почти неточно названо 'Археологией науки'. Коротко говоря, они утверждали, что основные открытия ждут нас не в будущем, а в прошлом. Ибо все, что человеку нужно, уже создано, но лишь не осознано. Вместо того, чтобы тратить триллионы на строительство лунных лабораторий, и прививать там белым мышам бактерии содранные с пролетающих астероидов, надо просто разобрать горы информационного мусора, оставшиеся от прошлых эпох. Там достаточно интеллектуального жемчуга, чтобы прокормить все объединенное человечество. Самые радикальные 'археологи' кинулись в хранилища библиотечной бумаги. Не самая мощная группа во главе с профессором Берингом не побрезговала покопаться в электронных выгребных ямах, выдумывая по ходу новые способы версификации бессодержательного знания. Не буду уподобляться Берингу и углубляться сверх меры. В одной из самых грязных, рваных ячеек древней сети, они отыскали записи английского школьного учителя, пережеванные всеми представимыми вирусами.
Сенатор задумчиво и замедлено сгреб своего песика с напластования таблиц.
— Лайонс Беринг вторая по значению фигура в этой истории. Он ПОНЯЛ посланную ему из информационной бездны весть, он понял, какое она может иметь значение для человечества, он сумел превратить ее в компактный, доходчивый документ, и не постеснялся представить в высшие инстанции, рискуя своей научной репутацией, ибо в идеях мистера Бута было все же не слишком много строгой науки в привычном смысле этого слова. На наше счастье, или несчастье — каждый волен считать, как ему заблагорассудиться — в этих самых высших сферах заседали люди способные мыслить широко и глубоко. Они тоже ПОНЯЛИ в чем тут дело.
Мессир комиссар оживился этом месте.
— А что значит 'ПОНЯЛИ'?
— Знаете, я не помню точно год, но это было время когда почему-то чрезвычайно разрослась вьетнамская колония в Кейптауне. Местный совет никак не мог справиться со случаями внезапных, внешне никак не мотивированных и все более кровавых столкновений вьетнамцев с местными сикхами. Полицейские меры не помогали. Любая агентура ничего не давала, поскольку ни у индусов, ни у вьетнамцев не было ничего похожего на организацию, дисциплину и тому подобное. Ничего нельзя было предугадать. Нельзя было изолировать лидеров, поскольку лидеры всегда были новые. Состяние коллапса пополам с паникой, так можно харатеризовать состояние местных властей. Советы Совета Международных комиссаров тоже ни к чему положительному не вели. И тогда один из местных начальников, человек надо сказать с огромным
