Наш диалог внезапно перебили. Вскочил смелый, горящий молодой человек и завопил:
– Нет, вы скажите, почему у нас в магазинах ничего нету?
Старик сел, а за молодого человека взялся сам Редакционный Друг.
– То есть как это нету, поселянин? – тихо спросил он, посерьезнев. – Очень даже есть. В магазинах у нас есть все. Поселянин может сейчас же покинуть наш зал, чтобы лично в этом убедиться.
А у того даже глаза на лоб лезут от такого чудовищного вранья.
– Как же... как же вам не стыдно лгать?! – орет он. – Вы что, дураков себе ищете? Почему в столицах все есть? Там, мне рассказывали, если в магазин привозят плохие яйца, то их просматривают через специальный дефектоскоп, и их тогда менеджер тут же с ходу отправляет обратно.
Неквалифицированный оратор! Потому что при слове «яйца» все собрание грохнуло, и от смеха никто долго не мог выговорить ни слова. Молодой человек под конец и сам расхохотался, махнул рукой, сел на свое место и принялся дремать.
А между тем гроза точно должна была иметь место быть. В зале заметно потемнело. Хлопнули и заскрипели массивные резные ворота планетария. Министр спрыгнул со сцены и пошел их запирать. Я догнал его.
– И все-таки скажите, мы теперь одни. Было вам когда-нибудь больно? Больно! Больно! Больно! Адски больно! А еще скажите – а сейчас вам не больно?
Министр, с натугой запирая ворота, ответил нехотя:
– Ну почему вы все такие глупые, молодые поселяне? Право, даже скучно становится... Учат вас, учат, удаков, а вы до сих пор не знаете, что боль – это секундное ощущение, а жизнь – минутное. Вот и весь ответ на все ваши глупости. Пояснить сказанное я могу следующим примером. Когда однажды в моем «максюте» перегрелась коробка скоростей, я вставил туда для охлаждения руку, и у меня выгорела часть рукава, за что я получил орден, переходящий в медаль. Хотите убедиться? Вот орден, переходящий в медаль, вот часть рукава, которая выгорела у меня, когда я починял пулемет «максюта», а вот моя трудовая зачетная книжка.
Я глянул на него проницательно.
– Спасибо. Действительно, это был лучший ответ на мой вопрос.
Седой Министр опустил голову, израненную микроэлектронными кнутами, и шутливо затянул, подражая церковному сторожу варварской эпохи:
– Запираем! Запираем!..
Мы и возвратились в зал сборища. Большая часть заседавших мирно заснула. Остальные тихо переговаривались.
И вдруг в полутьме зала что-то забелело. Я сильно удивился, обнаружив, что это беленькая ладошка моей супруги Ф., про которую я даже как-то и забыл совсем в пылу политики и утонченного правдоискательства.
Министр тоже оживился и шутки ради (большой он оказался шутник!) обратился к Ф.:
– Вот вы кто? Что вы все на месте сидите? Встали бы да задали какой-нибудь вопрос.
Та мигом вскочила, как пружина, и зачастила, блестя своими круглыми глазами, унавоженными черной тушью:
– Вы тут все болтаете, болтаете, а я – человек земной профессии. Я – врач-терапевт, пловчиха и артистка. Тут есть некоторые, которые думают, что они умные, жизнь прожили, а сами двух слов связать не могут.
– И что же мне, по-вашему, в таком случае делать, красавица? – иронически прищурился Министр, явно наслаждаясь ситуацией.
– Выходить на пенсию и ехать в Белые Столбы, – отчеканила моя супруга.
– И где же я там буду жить? – растерялся министр.
– В земле!
И она дерзко показала пальцем на землю.
И наступило страшное молчание, потому как все знали, что это означает, когда показывают пальцем на землю. Я покраснел от стыда. Мне захотелось сделать себе харакири или хотя бы попытаться что-нибудь совершить во имя Родины. Попробовать, например, как-то возвратить назад хотя бы часть того, что отняли у нее злые пришлецы... Чем не благородна задача?
И вдруг Министр расхохотался.
И Ф. расхохоталась.
Они хохотали и показывали друг на друга пальцами.
– Молодец! Молодец! – в восторге повторял Министр. – Какой молодец! Ну просто молодец!
И все уже совсем спали. И гроза прошла, не разразившись. И что было дальше – я совсем не помню. Шар стеклянный лопнул, погас осколок, и дальше я ничего не помню.
Я сейчас вообще многое забыл. Да и к чему множить всякие глупости, когда планета почти опустела, сам я сед, стар, лыс, неоднократно сидел в дурдоме, через каких-нибудь 5, 10, 20, 30, 40, 50, 60, 70, 80, 90, 100 лет меня тоже совсем не будет. Кто множит глупость, тот множит скорбь. Гораздо важнее, что вот я лежу у костра, журчит ручей, на сковородке жарится хлеб, в лесу воет волк, в деревне мужик гонит самогон, а надо мной – громадные красные звезды неба моей Родины, моей обильной могучей Родины...
– Это кто хамы? – вдруг обозлилась не совсем трезвая Светлана Викторовна.
Удаки
– Я думаю про писателя, эдакую мерзкую сволочь, прислушивающуюся к своим ощущениям и ляпающую их на бумагу, – сказал Гриша.
– Шипящими и сосущими украшайте речь свою, о девушки! – сказал Миша.
– Ты удак, Миша, – сказал Гриша.
– Ты удак, Гриша, – сказал Миша.
– Вы представляете, один мужик купил мяса, говядинки по 2 рубля килограмм, и, не дождавшись остановки, полез в летнем троллейбусе к выходу, пачкая сырым мясом голые девичьи ноги, – сказал Коля.
– Продавцы, уходя с работы, воруют мясо.
– Ты удак, Толя, – сказал Коля.
– Ты удак, Коля, – сказал Толя.
– К тридцати двум годам я разучился делать многое из того, что умел делать в примыкающие двенадцать лет. Я разучился: 1. Подбирать и складывать слова. 2. Выдумывать хлесткие, сочные названия. 3. Сплетать начала и концы, – опечалился Гриша.
– Без труда не вынешь, – радостно засмеялся Миша.
– Один мужик все время повторял «дык» да «дык», имея в виду фразу «дык что ж это я?». Он служил врачом в пионерском лагере. Его звали Лев. Он был очень толстый и очень робкий. Однажды он выносил помойное ведро, увидел у сортира красивую девушку, испугался и заулыбался ей сквозь толстые очки робко и щемяще, – растрогался Коля.
– Ты удак, Коля, – сказал Гриша.
– Ты удак, Гриша, – сказал Коля.
– Это кто? Это, детки, революционер. Он не выдержал свободы и скончался от счастья на переломе грядущего века, – злобно заметил Толя.
– Ты удак, Толя, – сказал Миша.
– Ты удак, Миша, – сказал Толя.
– Я им дал три телеграммы. БЕСПОКОЮСЬ ОТСУТСТВИЕМ ДОГОВОРА БЕСПОКОЮСЬ ОТСУТСТВИЕМ ДОГОВОРА НЕСМОТРЯ ПОСЛАННУЮ МНОЙ ТЕЛЕГРАММУ УБЕДИТЕЛЬНО ПРОШУ ВЫПЛАТИТЬ МНЕ ПОЛАГАЮЩИЙСЯ СОГЛАСНО ДОГОВОРУ АВАНС СУММЕ СТО ПЯТЬДЕСЯТ РУБЛЕЙ, – заныл Гриша.
– Ночью и нищему крестьянину Ваньке достается то, что стоит миллионы, – мечтал Миша.
– Хотелось бы рассказать вам и про того странного гражданина, который работал говночистом в тресте очистки города. Нельзя было назвать его домашним тунеядцем, хотя он не умел делать ровным счетом никакой мужской работы, гвоздя вбить не мог. Зато он умел стряпать, стирать, мыть полы и танцевать
