Тот самодовольно улыбнулся:
— Как это кто? Дмитрюк Ананий Михайлович!
— Сукин сын этот Дмитрюк! Ишь как он тебя работать выучил, — внезапно рассвирепел дед и начал разбрасывать кирпич.
Каменщик вспыхнул и попытался помешать, но Дмитрюк грубо отстранил его и продолжал свою работу.
— Ишь сукин сын, Дмитрюк, говорит, учил… Мой, значит, выученик… И в лицо сказать не постеснялся, — приговаривал дед, разбрасывая кирпич. Он побагровел, капли пота выступили у него на лбу. — Да знаешь ли ты: дурака учить — что мертвого лечить!
— А тебе чего надо, черт косогляный? — закричал не на шутку разозлившийся каменщик. — Ты со склада — и иди на склад. Я начальнику пожалуюсь.
Дед взял каменщика за руку.
— Я тебе сейчас покажу, какого я складу, — прошипел он и потянул бракодела от печи прямо на оперативное совещание по ремонту. — Пойдем, пойдем, — приговаривал он, идя рядом с каменщиком. — Там ты на меня вволю нажалишься.
Рассерженный, он был похож на коршуна; большой нос и наклоненная вперед голова увеличивали это сходство.
С оперативки они вернулись в сопровождении обер-мастера. Опанасенко откровенно высказал каменщику свое нелестное мнение о его работе. Каменщик смущенно стал разбирать начатую кладку. Дед Дмитрюк с довольным видом расхаживал по печи и совал свой щуп в швы кладки, проверяя качество работы остальных каменщиков.
Когда ремонта в цехе не было, Дмитрюк принимался за сталеваров. Подойдя к печи, он доставал синее стекло в старенькой деревянной рамке и внимательно осматривал рабочее пространство.
Однажды он заметил, что сталевар поджег свод. Не выдержавший высокой температуры кирпич оплавлялся, и длинные, тонкие потеки — «сосульки», как их называли в цехе, мерно качались под сводом.
Дед молча отошел от окна и остановился рядом со сталеваром, у которого беспокойно забегали глаза: заметил старик или не заметил?..
— Ну, как дела, Бурой? — осведомился Дмитрюк.
— Да так, ничего. А вы на ставок, Ананий Михайлович, в выходной ездили? Много наловили? — спросил сталевар, переводя разговор на излюбленную дедом тему о рыбной ловле.
— Ездили. Хорошие там места, — с умилением произнес Дмитрюк. — Камыш кругом, высокий такой, тонкий, так по ветру и качается: туда-сюда. Красота! — И, повернувшись лицом к сталевару, считавшему, что гроза уже миновала, добавил совсем другим тоном: — Качается, вон как те сосульки, что ты по своду развесил. А ну-ка, Оля, сбегай за начальником смены, позови сюда, — обратился он к девушке, подметавшей рабочую площадку.
Сталевар покраснел.
— И какое тебе, собственно говоря, дело? — миролюбиво сказал он. — Сидел бы я на твоем месте, Ананий Михайлович, на складе и берег кирпичи.
— Как какое? — накинулся на него дед. — Да ты знаешь, кто я? Знаешь? Я — хранитель огнеупоров. — Дмитрюк говорил это таким тоном, будто он был, по крайней мере, директором завода. — Я на складе каждую штуку берегу. Уголок от кирпичей отобьют при разгрузке — десятника неделю поедом ем. У тебя весь свод горит, а мне никакого дела? Семь тысяч кирпича плачут! Да если вы еще так начнете жечь безбожно, где я на вас кирпича наберусь? — И дед сам поковылял искать начальника смены.
Крайнев полюбил этого неугомонного старика, и тот стал у него чем-то вроде внештатного инспектора.
Сейчас Дмитрюк сидел на стуле, терпеливо ожидая, когда же, наконец, начальство поинтересуется, зачем он пришел.
— Вы что зажурились, товарищи начальники? — спросил он, так и не дождавшись, чтобы на него обратили внимание.
— Радоваться нечему, теперь дней десять простоим, — неохотно ответил Крайнев.
Дмитрюк лукаво посмотрел на него.
— Что вы мне скажете, Сергей Петрович, если я завтра печь пущу? — спросил он.
— Ну, это ты, дед, немного того… заговариваешься, — сказал Крайнев с явным недоверием.
— Пущу, Сергей Петрович, выручу. — Дмитрюк вплотную подошел к столу. — Тут у нас еще один дымоход есть, старый, он рядом с новым идет. Печь, когда ее перестраивали, немного в сторону сместили, новый дымоход выложили, а старый так и оставили. Вот мы теперь к нему присоединимся и в два дымохода потянем. Они оба за один хороший сработают.
Сергей Петрович живо вскочил со стула:
— Ананий Михайлович, дорогой, ты не шутишь?
Дмитрюк даже обиделся.
— Время-то не для шуток, — серьезно сказал дед, — сейчас все нити натянуты и каждая из нитей к сердцу привязана. Дело говорю, Сергей Петрович. Дай мне только людей побольше, пойдем дымоход подсоединять. Пока подину подготовят к ремонту, и мы будем готовы.
Ночью в рапортную вошел дежурный электрик и разбудил Крайнева, спавшего тут же за столом.
— Сергей Петрович, — сказал он, — полеземте со мной на крышу.
— Чего я там не видел? — сонно спросил Крайнев.
— Посмотрим на линию фронта.
— Неужели видно?
— Да.
Крайнев мигом вскочил.
По узкой и крутой лестнице они быстро поднялись на подкрановую балку и оттуда на крышу. Небо было темное, без единой звездочки, но горизонт беспрерывно озарялся далекими вспышками. Очевидно, наша дальнобойная артиллерия вела огонь по наступающим немецким войскам.
У Крайнева перехватило дыхание, сердце на миг замерло и потом застучало неровно…
Весь следующий день он провел как во сне. После того, что он видел ночью, ему казалось странным, как могут люди жить и работать по-обычному. Но и он жил и работал, как все. Несколько раз за утро спускался под площадку второй печи, где рабочие во главе с Дмитрюком вскрывали старый дымоход. Дед был возбужден. Он работал уже почти целые сутки без перерыва, но на его лице не заметно было и следа усталости.
После рапорта Крайнева вызвал к себе начальник городского отдела Наркомата государственной безопасности.
Когда Крайнев вошел в кабинет Боенко, у стола в одном из удобных кожаных кресел сидел Гаевой.
— Ну, что будем делать с цехом, товарищ начальник? — спросил Боенко.
— Кислород нужно доставать и резать, — ответил Крайнев, думая, что речь идет о ликвидации аварии на второй печи.
Боенко горько усмехнулся.
— Как будем взрывать цех, товарищ начальник? Вот о чем идет речь, — пояснил он, стараясь казаться спокойным.
И снова, как вчера на крыше, сердце у Крайнева замерло.
— На сколько взрывать? На полгода, на год? — спросил он, овладев собой и даже удивляясь, как спокойно произносит он эти страшные слова.
— Как вы полагаете сами? — спросил Боенко, внимательно разглядывая собеседника.
— Я уверен, что ненадолго… Но на какой срок, сказать не могу.
Боенко понравились определенность первой части ответа и прямота второй.
— Рвать надо не насовсем, но основательно, — твердо сказал он.
— Что ты, Боенко? — вскочил с места Гаевой. — Не позже чем через полгода мы снова будем
