— Понял… — поспешно согласился Вальский, мысленно проклиная тот день и час, когда он связался с гестапо.
— Вот и хорошо, — заключил Штаммер. — Выполните это задание — будете награждены знаком фашистской чести, — он с гордостью ткнул себя пальцем в грудь, украшенную значком с изображением черного страусового пера, — если не выполните, ну, тогда…
— Выполню, все выполню… — пролепетал испуганный Вальский. — Мне бы вот имение возвратить.
— За успешную работу возвратим и имение, — пообещал оберштурмфюрер.
4
Немецкое командование решило полностью восстановить большой механический цех, который до войны обслуживал не только все цехи металлургического завода, но и многие другие предприятия района. Гитлеровцы везли оборудование откуда только могли. Из Германии прибывали новые станки. Рабочие собирались вокруг них и уходили, посмеиваясь: «Барахло, а не станки, с ременным приводом! У нас о таких уже давно забыли».
Порой прибывали и новейшие станки советских заводов, каждый с индивидуальным приводом и мотором. Немцы захватывали их на запасных путях, куда выставлялись «заболевшие» в дороге вагоны. Таких станков в цехе работало всего два, остальные были выведены из строя чьими-то искусными и бесстрашными руками. Поломка обычно происходила при первой же попытке опробовать станок.
Станки старого типа не могли быть пущены в ход до тех пор, пока не будет закончен монтаж главной трансмиссии, а трансмиссия восстанавливалась черепашьими темпами. В довершение ко всему из цеха начали исчезать приводные ремни. Их умудрялись похищать даже из запертой кладовой.
Гитлеровцы неистовствовали. Они арестовывали слесарей, токарей, монтажников, нескольких человек для острастки расстреляли, но хищения и поломки продолжались. Можно ли было чем-нибудь запугать людей, для которых цех был тюрьмой, а жизнь — медленным умиранием?
Двух женщин, продававших на базаре куски старых ремней, немцы арестовали и бросили в лагерь. Ремни перестали появляться на рынке, но из цеха исчезали по-прежнему.
Даже мастера-немца, взятого Вехтером из хозяйственной команды, гитлеровцы не пощадили и за недосмотр послали на передовую.
На пуск нового сверлильного станка, предназначенного для сверловки броневых листов одновременно в нескольких местах, явились владелец завода барон фон Вехтер и начальник гестапо фон Штаммер. Их сопровождала группа офицеров. Несколько поодаль шел Смаковский. В присутствии немцев его обычное высокомерие сменялось беспокойной услужливостью.
Фон Вехтер вошел в цех, глядя поверх толпы, и, увидев огромный станок, сверкавший полированными частями, удовлетворенно улыбнулся.
Такое же выражение было на лице мастера Воробьева, худенького старика с небольшой козлиной бородкой. С трудом передвигая ноги, обутые в высокие валенки, Воробьев обошел станок, тщательно протер металлическую дощечку с маркой ленинградского завода и остановился у кнопок управления.
Фон Вехтер залюбовался герметически закрытой редукторной коробкой. Сквозь толстое смотровое стекло были видны купающиеся в масле шестерни, освещенные специальными лампочками. Такой редуктор мог работать годами без смены деталей.
Воробьев продолжал смахивать пыль даже там, где ее не было, — с рукояток управления, со шпинделей, даже со сверл.
— Выслуживается, старый хрен, — шепнул Петру Прасолову стоявший рядом рабочий. — При нашей власти первым мастером был и сейчас из кожи вон лезет.
Осмотрев станок, фон Вехтер взглянул на мастера и небрежно кивнул головой.
Не медля ни секунды, Воробьев нажал пусковую кнопку… Загудел, набирая обороты, мотор, начали вращаться шестерни, и вдруг в редукторной коробке что-то треснуло. Свет сразу погас. Сквозь разбитое стекло вылетели обломки зубьев и брызги масла. Мотор взревел, освободясь от нагрузки и мгновенно набрав скорость. Шестерни замерли.
Воробьев отошел со смущенным видом и вытер лоб большим цветным платком.
Фон Вехтер бешено выругался и вплотную подошел к мастеру. Долго стояли они так друг против друга, немецкий барон и русский рабочий. Потом рука барона медленно опустилась в карман. Это увидели все, кроме Смаковского, который по-прежнему держался поодаль. Управляющий подался вперед и, схватив старика за бороду, пригнул его к земле. Воробьев присел, сморщившись от боли, но тотчас рванулся и выпрямился. И тут произошло то, чего уже никто не мог ожидать: мастер плюнул управляющему в лицо.
Двое гитлеровцев набросились на старика и начали его избивать.
Петр вздрагивал от каждого удара, словно били не мастера, а его самого.
Из задних рядов протискивался молодой широкоплечий рабочий, лицо его было перекошено от злобы. Прасолов заметил, что рабочий сжимает в руке тяжелый молоток.
— Брось, Гудович, опомнись, — зашептал Петр, — все равно этим не поможешь.
Но тот упрямо шел вперед. Это был любимый ученик Воробьева. Прасолов сильным движением вырвал у него молоток.
Гитлеровцы заметили какое-то волнение в толпе и подали команду разойтись, но рабочие только отступили назад.
Фон Штаммер приказал прекратить избиение Воробьева и направился к выходу. За ним поспешили остальные. Потерявшего сознание мастера немцы волокли за собой по цементному полу.
Откуда-то сверху донесся женский плач. Прасолов поднял голову — в кабине крапа, склонившись на борт, рыдала крановщица. Он стиснул зубы и направился к своему станку.
«Зубы в десны вдавливать, но сдерживаться», — повторил он про себя запомнившуюся фразу.
Рабочие разошлись по цеху.
Спустя полчаса взвод автоматчиков оцепил место, где стоял станок. Только после этого в цехе появились фон Штаммер, Гайс и Смаковский. Управляющий приказал Гудовичу собрать слесарей и демонтировать редукторную коробку, чтобы установить причину аварии. В бригаду вошел и Прасолов. Его никто не звал, он явился сам. Гудович понимающе взглянул на него и ничего не сказал.
Возле станка на полу уложили лист кровельного железа, и один из слесарей, просунувшись в отверстие, вылавливал на дне масляной ванны обломки шестерен и выбрасывал их наружу.
— Все, — коротко произнес он, выбравшись из отверстия и вытирая ветошью руки, до плеч вымазанные маслом.
— Ищи ты, — приказал Смаковский Гудовичу, и тот начал шарить по дну редукторной коробки.
Его пальцы нащупали небольшую зазубренную гайку. Гудович осторожно взял ее и отодвинул в самый дальний угол коробки.
— Больше ничего нет, — доложил он.
— Попробуй-ка ты, — кивнул Смаковский другому слесарю.
Тот сразу коснулся гайки пальцами, железо царапнуло о железо.
Прасолов похолодел.
Гайс рванулся к редуктору.
— Ни черта там нету, — хмуро сказал слесарь.
Гайс, прищурившись, расстегивал пальто.
Прасолов, как был в ватнике, с трудом протиснулся в отверстие и начал шарить по дну. И снова по железу царапнуло железо. Все замерли в ожидании. Гудович побелел. Начальник гестапо оглянулся на своих солдат и подошел ближе.
— Стервецы, сукины дети! — закричал Прасолов, с трудом выбираясь обратно. Ватник на нем задрался, он застрял в отверстии, но никто не думал ему помочь. — Искали, говорите, а это что? — И он торжественно положил на лист еще один осколок зуба.
